Елена Соковенина - До Бейкер-стрит и обратно

- Да вот еще!

- Я не хочу переиздания. Я хочу новую книжку. «Энциклопедию викторианства» с огромным количеством картинок. Я ее готовлю по мере возможности. А «Бейкерстрит» мне не интересна.

В уже готовую верстку отсылались десятки страниц правок. Уж не знаю, как, но верстальщик Оля, героический человек, терпела все это, невзирая на отсутствие платы за работу.

- Посвящение-то, – поинтересовалась она, – будет?

Тут графиня растерялась и попросила время подумать. От нее только что дым не шел. Она вносила правки, занималась бухгалтерией и по ходу дела писала лихорадочные письма адскому фокуснику. Тот накануне как раз сделал графине предложение:

- Деготь, – сказал он со вкусом, – можно заменить говном.

- Пан Поберовски.

- Или навозом, – поправился Светозар Чернов.

- Мнэ-э-э… – задумалась графиня. – Ну, тогда уточните мне, пожалуйста, каким.

- Коровьим.

Дальше возникали вопросы чисто практические: Как мажут навозом? Если яма, то какова в ней температура? Что находится вокруг? Как выбираться из этой ямы?

Фокусник не отвечал. Графиня решила не беспокоить.

Прошло два дня, три – а он все не появлялся. Стесняясь своей навязчивости, ее сиятельство отправила sms. «Пан Поберовски, – написала она робко, – с Вами все в порядке?» Ответа не было, и если бы не работа… но работы было много, ужасно много.

- Елена?

Никогда в жизни ОН так ко мне не обращался.

- Пан Поберовски? – написала графиня, холодея. – Пан Поберовски, это Вы? А то у меня уже мурашки страшные, вдруг с Вами что-то случилось

- Елена, это не Степан. Вы меня не знаете, я вторая половина Светозара Чернова.

Степан умер.

Пауза. «Половина». Вероятно, жена.

- Как Вас зовут?

- Артемий.

- Рассказывайте. Первое апреля кончилось, Артемий, я знаю точно

- Это был инсульт, это было 31-го марта. Сегодня ночью он умер.

Я вдохнула.

«Оля, – там наверняка была куча опечаток, – Оля, я поняла про посвящение. Пиши: Посвящается Степану Поберовскому. Моему другу.»

«В то время мой друг Шерлок Холмс еще не оправился после нервного переутомления, полученного в результате крайне напряженной работы весной тысяча восемьсот восемьдесят седьмого года…» – бодро говорил голос в наушниках голос . Голос, который я никогда не слышала раньше и уже никогда не услышу.

Я стояла на мостике через канавку за домом. Попутный ветер? Глупости. Нет никакого ветра, ничего нет, я все выдумала. А то, что происходит - просто жизнь, бессмысленная и жестокая. Светило солнце, часы показывали полдень. В Петергофе хоронили пана Поберовски. Умер Светозар Чернов, хотя это чушь и неправда: Светозар Чернов жив, пусть и наполовину. Осталось… осталось убедить в этом его самого. «Энциклопедия викторианства», которую он начал, три или четыре романа – все это должно выйти.

В кармане лежала скомканная, десять раз промокшая и высохшая салфетка. Я потрогала салфетку убедиться, что она на месте, спустилась с моста и стала пробираться по сырой земле между деревьями. Фокса не было. Пан Поберовски, пыхтя и чертыхаясь себе под нос, пробирался следом за мной.

- А Ваши похороны? – бубнила графиня, шмыгая и вытирая нос рукавом пальто. – А?

Мы остановились на берегу, удерживаясь за стволы деревьев, чтобы не свалиться в воду. Вода была темно-янтарного цвета, пахла весной и отраженная графиня была в ней гладколица и белокожа, как в плохом романе.

- Боже мой, ну как Вы могли! А вальс, который Вы мне обещали на презентации в Нью-Йорке? А ванная? Ведь я же не могу теперь спокойно посетить ванную. Как, то есть, почему. Ведь я же не знаю, как у Вас там. Вдруг Вы меня видите? Нечего улыбаться, все очень серьезно. Вы знаете, что мне сказал Ваш соавтор? «Писатель умер». Это цитата, пан Поберовски. Слава Богу, что он «Энциклопедию» издать не отказался. И еще сказал, что нет ничего, что можно считать готовым к публикации. Как это, так и есть? Ему же все не нравится, он ничего не хочет и мне придется теперь… Ах, у меня есть время? Очень красиво с Вашей стороны. Боже мой, Боже мой, ну что мне теперь делать! Как я без Вас? С этими безнадежными словами графиня пошла к дому. Сначала пошла, потом пошла немножко быстрее, и, наконец, побежала. - Так-с, – написала она. – Вы – его половина, так что можно не волноваться вопросами элегантности. Меня интересует навозная яма. - К Вашим услугам.

Владимиров железной рукой подтянул нелепые снасти, до которых не успел добраться пан Поберовски, выбросил в океан несколько особенно жутких сооружений – плод воображения графини, изменил направление ветра с фантастического на нормальное, и, наконец, заставил пятнадцатилетнего юношу, можно сказать, ребенка, совершить убийство. Все это – за несколько дней до отправки книги в типографию. И, наконец, по просьбе самой графини, он написал на книгу рецензию. Рецензия начиналась так:

«Эта книга совершенно случайно попала мне в руки. Кто-то забыл или оставил ее в сортире теннисного клуба «Шторм» в Петербурге.»

Если пан Поберовски восторженно обозначался графиней «адский фокусник», то г. Владимиров именовался короче: «чудовище».

- Наняться ковбоями?! – ужаснулся он, получив план второй части. – Вы ездите верхом?

- Уже ездим, - успокоила графиня. - Вы даже не представляете, как мы это сделали. У нас есть «Иллюстрированое пособие по объездке лошадей».

- Нет, - остановил Владимиров, - я имел в виду, Вы ездите?

- Я – нет.

В несколько строк версия с ковбоями провалилась окончательно. Если пан Поберовски только деликатно намекал, что эта версия - не лучшее развитие сюжета, то г. Владимиров просто оставил от нее щепотку пепла. Удивительно было только одно: как такой негибкий, железными цепями прикованный к фактам человек вообще может писать. Бедный пан Поберовски, он так жалел мою способность импровизировать!

Положа руку на сердце, ковбои мне самой неинтересны. Но что же делать, ведь авантюра, и все должно быть по-настоящему!

- Стоп, а кто мы? – спросил Владимиров.

- Мы с другом, поэтом и дипломатом, - горько ответила графиня.

- Так в чем же дело? Дипломат и поэт – это, считай, почти готовый жулик.

Жаль, что у меня на стене не висело ружье. Оно бы, вероятно, сейчас выстрелило. Сюжет вздрогнул – и рванул вперед:

Бары и опиекурильни, цирковой балаган и полицейский участок, бордели и ломбарды, разрушенный землетрясением Сан-Франциско, где – помните? – разразилась катастрофа.

- Все это ерунда, у героев не могло быть экипажа, - сказал жестокий Владимиров, остановившись, чтобы утереть пот и перезарядить «кольт», из которого только что палил по конкурентам в борделе.

Воцарился двадцать первый век – пустой и скучный.

- Почему это не могло? – обиделась графиня.