Энн Тайлер - Обед в ресторане «Тоска по дому»

— Не такой он паинька, как ты думаешь, — сказал Коди.

— Но он никогда не доставлял мне огорчений.

— Знала бы ты, что он вытворяет.

Перл опустилась на кровать Коди. Потрясенная, она только и могла молча качать головой.

— Ах, Коди, ты себе не представляешь, как трудно воспитывать детей, — пожаловалась она. — Ты, наверно, считаешь, что со мной тяжело жить. Я часто срываюсь, иногда бываю ведьма ведьмой. Но если бы ты только знал… как я беспомощна. Страшно сознавать, что все, кого я люблю, зависят от меня. До смерти боюсь сделать что-нибудь не так.

Она наклонилась к нему, он подумал — за фотографиями. Но нет, она взяла его за руку. Притянула к себе и усадила рядом. Ладонь у нее была горячая и сухая.

— Наверно, я слишком часто рычу на тебя, — сказала она, — но сейчас, Коди, мне нужна твоя помощь. Кроме тебя, мне не к кому обратиться в трудную минуту. Мы с тобой гораздо больше похожи друг на друга, чем ты думаешь. Как же быть, Коди? — Она наклонилась к нему еще ближе, и Коди отпрянул. Казалось, жар струится даже из ее глаз.

— Ну так вот… — сказал он.

— Кто все-таки сделал этот снимок? Ты?

— Видишь ли, я… — сказал он. — Я просто пошутил.

— Пошутил?

— Эзра ничего не пил. Это я раскидал бутылки по его постели.

Перл окинула его испытующим взглядом.

— Он никогда не брал в рот спиртного, — признался Коди.

— Ясно. — Она отпустила его руку. — Только одно могу сказать по этому поводу: так не шутят, молодой человек. — Она встала и на шаг-другой отошла от него. — Странный у тебя юмор.

Коди пожал плечами.

— Ну, это, конечно, очень весело, — продолжала она. — Тебе, очевидно, весело до слез. Напугал мать до полусмерти, заставил ее нести всякую чепуху. Оболгал младшего брата! До чего смешно! Просто обхохочешься!

— Я, наверно, злой от природы, — сказал Коди.

— Ты был злым с пеленок, — отрезала она.

Когда мать вышла из комнаты, Коди принялся заклеивать конверт с отцовским письмом.

Фишка Эзры упала на Парк-Плейс.

— Ура! — выкрикнул Коди. — Парк-Плейс, а у меня там гостиница. Ты должен мне полторы тысячи долларов.

— Бедненький Эзра, — посочувствовала Дженни.

— Как это у тебя вышло? — спросил брата Эзра.

— Что — вышло?

— Откуда у тебя взялась гостиница на Парк-Плейс? Ведь она только что была заложена?

— А я на всем экономил, — объяснил Коди.

— Нет, тут что-то не так…

— Мама, — крикнула Дженни, — Коди опять жульничает!

Перл в этот момент развешивала на елке лампочки.

— Коди! — окликнула она.

— Что я такого сделал? — спросил он.

— Что он сделал, дети?

— Он держит банк, — объяснила Дженни. — У него и деньги, и закладные, и дома. А теперь и гостиница на Парк-Плейс? И еще куча денег. Это нечестно!

Перл поставила на пол коробку с елочными лампочками и подошла к детям.

— Ну, хватит, Коди, положи все на место, — сказала она. — Закладные теперь будут у Дженни, а банк — у Эзры. Ясно?

Дженни протянула руку за «документами», а Эзра стал раскладывать «деньги».

— И вот что, — сказала Перл, — если я еще раз услышу хоть одно худое слово о тебе, Коди Тулл, ты немедленно вылетаешь из игры. И уже насовсем! Понял? — Она наклонилась, чтобы помочь Эзре разложить «деньги». — Вечно ты жульничаешь, выводишь всех из себя, портишь всем настроение… — Она разложила нарисованные бумажные купюры на три кучки: доллары, пятерки и десятки. — Слышишь, Коди?

Да, он слышал, но не удостоил ее ответом. Он откинулся на стуле, самоуверенный, отчужденный, и с улыбкой наблюдал, как мать разбирает «деньги».

Может, когда-нибудь Дженни Тулл и станет красавицей, но старикам, которые это предсказывали, едва ли суждено дожить до той поры, а сверстники не находили в ней ничего особенного. В свои семнадцать лет она была худенькой строгой, серьезной девушкой. Кости у нее так выпирали, что казалось, вот-вот проткнут кожу. К великому огорчению матери, она постоянно сама кромсала свои жесткие темные волосы — то «под горшок» обкорнает, то челку косо выстрижет, а захочет подправить, так до того укоротит, что страшно смотреть. Ее одноклассницы (в 1952 году) щеголяли в пышных юбках и кокетливых блузочках с воротничками-стойками, а Дженни ходила в старомодных материнских платьях — такие, с подложенными плечиками и зауженной юбкой, носили в сороковые годы. Мать терпеть не могла неопрятные спортивные туфли и покупала Дженни прочные коричневые полуботинки на шнурках — вроде тех, в каких разгуливали ее братья. Каждое утро Дженни тащилась в школу хмурая, с раздраженным видом. Неудивительно, что почти никто с ней не разговаривал.

Теперь она впервые осталась в доме на положении единственного ребенка. Коди уехал в другой город учиться. Эзра поступать в колледж отказался; он нашел себе (временную, как откровенно надеялась мать) работу на резке овощей в ресторане Скарлатти, а когда его решили повысить — перевести на соусы, — он получил повестку о призыве в армию. Никто в семье не мог и вообразить, чтобы медлительный, неуклюжий Эзра, спотыкаясь на каждом шагу о собственный штык, с трудом пробирался по Корее. Вот если у него обнаружат какой-нибудь дефект позвоночника или нелады со зрением, это спасет его от армейской службы. Но нет, его признали годным, и в феврале он отправился на юг для прохождения военной подготовки. Пока он собирался в дорогу, Дженни сидела на его кровати. Ее растрогало, что он берет с собой маленькую блок-флейту грушевого дерева, которую купил на первые заработанные деньги. Видимо, он не вполне представлял себе, что его ожидает. По обыкновению неторопливо и осторожно Эзра разбирал вещи — в одну сторону то, что хотел взять с собой, в другую то, что оставит на хранение в подвале. Мать надумала сдать его комнату, поэтому нужно было навести порядок. Постель Коди была уже готова принять нового жильца, свежие простыни и одеяла натянуты на узком матраце, как кожа на барабане, а спортивные принадлежности Коди уложены в картонки и спрятаны.

Дженни наблюдала, как Эзра достает из комода майки, почти все дырявые. (Почему-то у него всегда был сиротский вид.) Он стал совсем взрослым — крупный, ширококостный мужчина, — только лицо с широко раскрытыми глазами, пушком на щеках и нежными губами школьника еще оставалось по-детски округлым. Волосы — будто слои шелка, от желтого до бежевого. Дженни знала, за ним постоянно бегали девчонки, но он был чересчур застенчив и, возможно, даже не замечал этого. Он шел по жизни рассеянно и задумчиво, словно решая в уме какую-то сложную математическую головоломку. Казалось, стоит ему найти ответ, и он тут же вскинет голову. Увы, ответа он не находил.

— Когда я уеду, — сказал он Дженни, — заходи иногда в ресторан Скарлатти.