Валерия Перуанская - Прохладное небо осени

– Никого не видит, никого не слышит и не замечает. – Тоня обижена на Токарева: просила дать ей недельный отпуск за свой счет, сдать еще прошлогодний «хвост» в институте, – отказал.

Отчасти Тоня права. Токареву всякие такие пустяки, как чьи-то несданные экзамены, внеочередные отпуска, переезды в новые квартиры, болезни малых ребят, – просто помеха делу. Сильно его раздражающая – так, наверно, раздражает музыканта ля вместо ля-бемоль в хорошо знакомой пьесе.

– Он должен быть заинтересован в том, чтобы его сотрудники повышали образование, квалификацию? – шумит Тоня. – Конечно, это хорошо, что он расширил тематику работ что добивается получения этого заказа в двадцать четвертом...

Договорить она не успевает в связи с внезапным появлением самого Токарева. Саша Кротов приболел – третью неделю лежит с гриппом, Токарев, кажется, считает своим долгом их вторую лабораторию особо опекать.

Гриша Корниенко быстро прикрывает папкой таблицу розыгрыша первенства (или кубка), которую изучал, отвлекаясь от нее, чтобы принять участие в споре о карьеристах; Мельников еще ниже опускает голову над бумагой, запоздало изображает деловую озабоченность; Лида судорожно собирает перфокарты, запихивает их в сумочку: ей бы давно пора быть на машине, а она запамятовала, что сам начальник выбил ей время, и может это кончиться плохо – если машина, на счастье, не забарахлила, не работает: несовершенство техники не раз выручало забывчивую и не страдающую прилежанием Лиду; Тоня склонила к столу пышную башню начеса – гнездо свалявшегося, из старого кресла вынутого конского волоса, – славная девочка, расчесать бы ее, смыть с век черную грязь, сколько бы она от этого выиграла!... Может быть, даже жениха бы выиграла. – бродят женихи по институту, ищут хороших девушек, добрых, умненьких (среди институтских молодых людей этим свойством в женщинах не все пренебрегают), но как угадаешь эти качества в серийной, образца середины шестидесятых годов Тоне?..

Токарев цепким, широко захватывающим взглядом окидывает комнату: все семеро сразу вмещаются в этот взгляд вместе с разбухшей от перфокарт сумочкой Лиды, «Правдой» на столе у Севы – он ее от себя отодвинул, но не настолько далеко, чтобы нельзя было догадаться, что он ее читал только сию минуту, – Сева слывет в институте одним из сильнейших математиков, он человек независимый; захватывает глаз начальника и приготовленный на случай, если выпадет в работе свободная минута, конспект на столе Тони – конспект по не сданной ею в прошлом семестре электротехнике. Инессу он тоже видит – неслужебные эмоции на ее лице.

Здоровается в меру сухо, в меру приветливо. В ответ получает примерно то же, один Мельников, кажется, счастлив, что наконец-то видит начальство (он – не подхалим, просто такой добродушный). Басит радостно:

– Доброе утро, Юрий Евгеньевич!

– Инесса Михайловна, – говорит Токарев, слегка кивнув в сторону Мельникова, показывая, что слышит его особо, – у вас отзыв на работу Пчелинцева готов?

Инессу злит этот постоянный, неусыпный контроль – словно она дитя малое или Лида, а не старший инженер с почти двадцатилетним стажем.

– Да, Юрий Евгеньевич. Он на машинке. Мы же условились, что я покажу его вам после обеда.

– Машинистки не подведут?

«Господи, откуда ты взялся на наши головы?» Инесса косится в сторону Севы, чтобы поддержать себя его понимающим ироническим взглядом.

– Нет, – говорит она. – Машинистки не подведут. И добавляет подчеркнуто: – Я помню, что отзыв надо сегодня обсудить, подписать и отправить.

– Хорошо, хорошо, спасибо, – Токарев, кажется, уловил, что именно Инесса подчеркивает. Сева утверждает, что он Инессу побаивается – «ваших черных очей», но это, конечно, ерунда, с чего Сева взял? Инесса даже лояльнее к Токареву, чем многие другие: недавно пришлось вместе работать, корректировать техническое задание для одного института, что в Ленинграде, работать было хорошо, легко друг друга понимали. А что за все время не улыбнулся – ну так если у человека такой характер? Про таких говорят – неконтактный. Может, у него язва или жена злая? А работать с ним можно. Не так просто и уютно, как было со стариком Иваном Никаноровичем, но зато увлекательнее – постоянно что-то затевает, разные новые разработки, внеплановые, но имеющие перспективу темы. А Инессу – чего ему бояться? «Очень уж у вас независимый вид, когда вы с ним разговариваете», – объяснил Сева. «А у вас?» – «Ну, я все-таки мужчина». – «По-моему, для него все мы среднего рода».

Инесса не сразу сообразила, что Токарев опять адресуется к ней:

– Дело в том, Инесса Михайловна, что вам придется съездить в Ленинград.

– В двадцать четвертый? – Инессе не удалось сказать это с безразличным и незаинтересованным выражением. Сама ощутила, как от радости блеснули глаза, чуть было не ожгли Токарева – будь он почувствительней. Но все-таки, похоже, уловил радость, благодарность, и лицо его едва заметно помягчело – воли себе не дал, а все же видно – не совсем каменный.

В Ленинград!.. Туда командировки редко, а Инессу ни разу не посылали, не находилось для нее там дел. А Токарев нашел даже нужным пояснить:

– Собирался сам, но, боюсь, на этой неделе не сумею выбраться. И Александр Николаевич вот заболел.

Токарев не может выбраться. Саша Кротов заболел. Над техническим заданием сидели втроем, кого ж теперь посылать? Бывает же такое везение!

– В одиннадцать часов зайдите ко мне, потолкуем. Хорошо бы выехать завтра. Оформляйте командировку.

У Инессы – куча неоконченных дел. Надо купить билет. Сбегать в парикмахерскую – не ехать же растрепой, с облупившимся маникюром. Зарплата только послезавтра, а дома последняя пятерка, в командировочные разве уложишься... Все это вмиг пролетает в мозгу, но Инесса тут же себя успокаивает: в парикмахерскую можно сегодня, после работы, билет купит утром Андрей, у него завтра лекции с десяти, денег можно попросить у Анастасии Николаевны, у нее муж полковник, дочка и зять кандидаты каких-то наук, сама она ведущий инженер, у нее деньги всегда есть, и никогда она не отказывает.

– Инночка, – говорит Анастасия Николаевна, как только за начальством закрывается дверь и следом тихо выскальзывает Лида, – привезите, пожалуйста, беленький эмалированный горшочек. Для Волика. Говорят, там их сколько угодно. Вам не трудно?

– Если они есть – отчего же трудно?

Будет ли Инесса такой же сумасшедшей бабушкой, когда придет ее срок? Трудно вообразить и представить. А наверно, не за горами. Двадцатый год дочке, каждый день можно ждать, что придет, объявит – замуж выхожу. Андрей бушует заранее: пусть сначала кончит учиться, станет на ноги, ну и всякое такое, что говорится в каждой семье, каждым отцом. Но Инесса отдает себе отчет – от этих слов мало что зависит. Тут уж как повезет – доучится или не доучится, станет на ноги или не успеет. Хотя Андрея поддерживает и Катьке старается разумное внушить.