Патрик Модиано - Кафе утраченной молодости

Но тотчас же изменил бы свое мнение, если бы обратил внимание на количество выпивки, потребляемое за столиком, где собирались Тарзан, Мирей, Хупа и Фред. В тихих кафе Латинского квартала никогда не пили столько. Конечно, в дневные часы «Конде» могло сбить с толку кого угодно. Но с наступлением вечера сюда начинали подтягиваться те, кого некий сентиментальный философ назвал «утраченной молодостью». Но почему же именно в это кафе, а не в какое-нибудь другое? Да потому, что хозяйка заведения, мадам Шадли, никогда ничему не удивлялась и проявляла особое расположение к постоянным посетителям. Много лет спустя, когда на улицах квартала не осталось ничего, кроме модных бутиков, а на месте «Конде» оказался кожгалантерейный магазин, на другом берегу Сены я случайно встретил мадам Шадли, поднимавшуюся по улице Бланш. Узнала она меня не сразу. Мы долго шли с ней рядом и вспоминали «Конде». Ее муж, алжирец, купил это заведение после войны. Мадам Шадли помнила нас всех по именам. Она часто задумывалась о наших судьбах, но не питала по этому поводу иллюзий. Она знала с самого начала, что для нас все это может плохо закончиться. «Бездомные собаки», — сказала она мне. И когда мы уже прощались у дверей аптеки на площади Бланш, мадам Шадли вдруг произнесла, глядя мне прямо в глаза:

— Больше всех мне нравилась Луки.

А когда она сидела в компании Тарзана, Хупа и Фреда, пила ли она наравне с ними, или же только делала вид, чтобы их не раздражать? Но как бы то ни было, пить она умела; сидела всегда прямо, жесты ее оставались неспешными и плавными, а на губах играла едва заметная улыбка. За стойкой проще — вам нужно только улучить момент, когда ваши подвыпившие друзья отвернутся, и выплеснуть свой стакан в мойку. Но там, за столиками «Конде», это было куда более сложной задачей. Вы были обязаны принимать участие в попойке. Ваши товарищи проявляли крайнюю обидчивость, и если вы не следовали за ними до самого конца, то считались недостойными их общества. Что же до иной отравы, то я вполне могу предположить, что Луки употребляла ее кое с кем из ребят. Однако ни в ее взгляде, ни в поведении ничто не свидетельствовало о переживаемых ею «путешествиях».

Я часто задавался вопросом: слышала ли она о «Конде» до того, как пришла туда в первый раз. А может быть, кто-то назначил ей там свидание, а сам не пришел. Значит, она должна была приходить в кафе день за днем, просиживать там вечера напролет в надежде увидеть его, ибо это кафе оставалось для них единственным местом встречи. Ни адреса, ни номера телефона — только название кафе. А быть может, она зашла в «Конде» случайно, как я. Оказалась в нашем квартале и заскочила переждать дождь. Мне всегда казалось, что некоторые места являются чем-то вроде магнита, и вы, проходя мимо, незаметно для себя чувствуете силу их притяжения. Какая-нибудь пологая улочка, освещенный солнцем тротуар или даже неосвещенный… Или же хлынувший ливень. И вот вас притягивает к этому месту, и вам уже не вырваться. Мне кажется, что «Конде» благодаря своему расположению обладало такой магнетической силой, и что если бы кто-нибудь произвел соответствующие расчеты вероятностей, то результат был бы однозначным: как ни велик был квартал, человек обязательно прошел бы мимо «Конде». Я-то знаю об этом кое-что.

Один из компании, по имени Боуинг, которого все звали Капитаном, с одобрения остальных задумал такую штуку. В течение трех лет он записывал имена посетителей «Конде» по мере их появления и каждый раз при этом фиксировал время и день недели. Затем он попросил о том же двоих приятелей из «Букета» и «Ла Перго-ла», каковые заведения оставались открытыми всю ночь. К несчастью, там посетители не всегда называли свои имена.

По сути, Боуинг пытался спасти от забвения мотыльков, что порхали вокруг горящего ночника. Он рассказывал, что мечтает создать список, где были бы указаны имена всех посетителей всех парижских кафе за сто лет, с отметками о времени прихода и ухода. Его преследовала идея, по его собственному выражению, «точек пересечения».

В этом непрерывном потоке мужчин, женщин, детей, собак, проходящих мимо и растворяющихся на перекрестках, время от времени возникало одно и то же лицо. Да, как и полагал Боуинг, в водовороте большого города следовало найти несколько точек пересечения. Перед отъездом за границу он дал мне тетрадь, в которой были отмечены все клиенты, что заходили в «Конде» в течение трех лет. Она значилась там только лишь под своим прозвищем Луки, и первый раз ее имя появилось 23 января. Зима того года выдалась особенно суровой, и некоторые из нас торчали в «Конде» целыми днями, спасаясь от мороза. Капитан также отмечал и наши адреса, так чтобы можно было проследить привычный путь каждого от дома до кафе. Это был еще один способ Боуинга нащупать точки пересечения. Ее адрес появился позже. Только 18 марта мы читаем: «4.00, Луки, ул. Ферма, д. 16, XIV округ». Но 5 сентября того же года адрес изменился: «23.40, Луки, ул. Сэль, д. 8, XIV округ». Думаю, что Боуинг отмечал наши пути до «Конде» на большой карте Парижа, да еще и разноцветными ручками. Возможно, он хотел убедиться в том, что на пути к цели мы имеем возможность встретить друг друга.

И ведь верно. Я припоминаю, как столкнулся однажды с Луки в чужом квартале, куда я заходил отдать визит какому-то дальнему родственнику. Выйдя от него, я направился к станции метро «Пор-Майо» и в самом конце Гранд-Армэ увидел Луки. Я уставился на нее, и она скользнула по мне беспокойным взглядом, словно уличенная в чем-то нехорошем. Я протянул руку и произнес: «Мы виделись в, Конде“», — и тотчас же мне показалось, что наше кафе находится чуть ли не на самом краю света. Она смущенно улыбнулась:

— Ну да… в «Конде»…

Она появилась там совсем недавно, еще не перезнакомилась с другими ребятами, и Закария еще не успел окрестить ее Луки.

— Хм, ничего местечко это «Конде».

Она согласно кивнула.

Мы немного прошлись вдвоем, и она рассказала мне, что живет в этом квартале. Глупо конечно, но мне следовало тогда узнать ее настоящее имя. Потом мы расстались у ворот Майо, перед входом в подземку; я посмотрел ей вслед. Она удалялась в сторону Нейи и Булонского леса, шаги ее становились все медленнее, будто она ждала, что кто-нибудь ее остановит.

Я думал, что Луки больше не придет в «Конде» и я ничего о ней не узнаю. Она уходила, исчезала, по выражению Боуинга, в «безликости большого города». Он намеревался победить эту безликость, испещряя нашими именами странички своей тетради. Сто девяностостраничной тетрадищи «КлерФонтен» в красной пластиковой обложке. Честно говоря, это не дало особого результата. Можно перелистать все страницы с ускользающими именами и адресами, но вы так ничего и не узнаете ни обо мне, ни о других, кто там указан. А Капитан полагал, что достаточно, по крайней мере, будет составить большой список, и тогда… В «Конде» мы никогда не спрашивали друг друга, откуда кто. Мы были слишком молоды, у нас не было прошлого, которое можно скрывать, мы жили в настоящем. Даже пожилые, вроде Адамова, Бабилэ или доктора Вала, не распространялись о своей прошлой жизни. Довольно того, что они были там, среди нас. И только теперь, когда прошло уже столько времени, я испытываю чувство сожаления: мне хотелось бы, чтобы Боуинг был более точен в своих записях, чтобы о каждом он оставил хотя бы несколько слов. Или же он действительно думал, что имени и адреса окажется вполне достаточно, чтобы узнать потом о чьей-нибудь судьбе? Или даже одного-единственного имени, да к тому же еще и не настоящего? «Луки. Понедельник, 12 февраля. 23.00». «Луки. 28 апреля, 14.00». Еще он записывал, какое место за столом занимал каждый из пришедших. А иногда нет ни имени, ни фамилии. Три раза, в июне того года, он написал: «Луки и брюнет в замшевой куртке». Он не спросил у того парня, как его зовут, а может быть, тот не пожелал отвечать. Очевидно, этот человек не был постоянным посетителем кафе. Брюнет в замшевой куртке пропал навсегда в шуме парижских улиц, и Боуингу удалось лишь ухватить его тень. И потом, в его тетради много неточностей. В конце концов я припомнил кое-какие узловые моменты, которые утвердили меня в мысли, что Луки впервые появилась в кафе не в январе, как указал Боуинг. Я знаю, что она уже приходила раньше. Капитан отметил ее только тогда, когда остальные стали звать ее Луки, а до этого, как мне кажется, он просто не замечал ее присутствия. Ей было отказано даже в праве на заметку вроде такой: «14.00. Зеленоглазый брюнет». А ее спутник удостоился такой чести.

Читать дальше