Ирина Степановская - Прогулки по Риму

Так они и стали жить. Разъехаться планировали, но не успели. В маленькой комнате — мать с дочерью, бывшей женой, а в большой — бывший зять с новой супругой. На кухне же старались не встречаться. Девушка со звериным лицом там так хохотала, и так много курила, и так жирно готовила, что Татьяну Николаевну в кухне тошнило. Дочь в маленькой комнатке ставила на тумбочку чайник, съедала печеньице и уходила на работу. Она работала день и ночь, чтобы не бывать дома, а зимой, как раз в эпидемию гриппа, внезапно свалилась, полежала в жару три дня, а на четвертый день тихо во сне умерла, как умирали то ли от болезней, то ли от любви в прошлом XIX веке — буднично и незаметно. Татьяна Николаевна просто не могла в это поверить. Она вызвала «скорую», но когда врачи приехали и в недоумении развели руками, она прогнала их и никому не отдавала похолодевшее тело, пока ее не оттащили и насильно не поставили укол, чтобы она заснула и перестала страшно кричать. Так Татьяна Николаевна осталась на всем белом свете одна, а по соседству жил ненавистный ей человек. Он сразу же после похорон дочери сам подал в суд на раздел квартиры, и суд его иск удовлетворил. Татьяна Николаевна на новое место жительства переезжать теперь сочла бессмысленным.

Бороться ей уже было не за кого, раскаяние не могло поселиться в ее душе, потому что она не понимала, за что тот, кто, по слухам, распоряжается всеми судьбами, так наказал ее дочь. Сама же она ничего не боялась. Еще ее бабушка в свое время говорила:

— Главное, чтоб не война! Все остальное переживем.

И на бабушкиной могилке Татьяна Николаевна тоже побывала, хорошенько прибрала, погладила ладонью морщинистое лицо на портрете, но не заплакала. У нее уже не осталось слез.

Все это она вспоминала будто во сне, лежа на широкой постели в комнатке своего отеля, и вдруг поняла, что просыпается, что до сознания ее опять стали доходить посторонние звуки — шум машин за окном, топот ног в коридоре и запах жареного мяса, просачивающийся снизу, из ресторана. И Татьяна Николаевна с огромным разочарованием поняла, что лекарство не подействовало как надо и что она просто долго спала, а сейчас, по всей вероятности, уже наступил вечер и в дверь к ней опять скоро будут стучать.

«Ну что же мне так не везет ни в жизни, ни в смерти! — устало подумала она и сжала саркастически зубы. — Нет мне покоя! Как трудно будет опять начинать все сначала. — Тут же на эти слова отозвалась противная боль в левой руке. Татьяна Николаевна привстала и посмотрела на нее. От локтя до запястья расползся страшный багровый кровоподтек, и нечего было даже думать, что можно будет возобновить на этом месте какие-либо попытки. — Есть еще вторая рука, — обреченно подумала она. — Но лучше кого-нибудь попросить сделать укол. Левой, да еще больной рукой мне самой тем более не справиться. Нужно найти какой-нибудь выход».

К Ларе обращаться было бесполезно — это Татьяна Николаевна сразу поняла. Лара просто вызвала бы врача. Подставлять под удар девчонок-соседок Татьяне Николаевне тоже не хотелось. Если все завершится как надо, приедет полиция, их будут допрашивать, и еще неизвестно, в чем обвинят. Нет, она никому не хотела портить отпуск. Оставалось одно: нужно было выйти из гостиницы и поискать кого-нибудь постороннего. Лучше бы какого-нибудь наркомана. Он не стал бы задавать лишние вопросы, и опыт у таких людей в подобных делах большой. Значит, нужно как минимум встать.

Татьяна Николаевна тяжело сползла с постели. Жизнь совершенно не притягивала ее. Наоборот, было досадно, что счеты не кончены и снова надо заниматься какими-то делами, размышлять, ходить, бояться попасть впросак и выдать свои намерения.

Она проверила, на месте ли вторая ампула с лекарством, достала из свертка новый шприц и аккуратно положила его в сумку.

— Татьяна Николаевна! Ужинать идете? — застучали ей в дверь.

— Да-да!

Она раздернула шторы, открыла окно и выглянула на улицу. Уже сгущались сумерки, и в свете прожекторов, подсвечивающих все церкви в Риме, Татьяна Николаевна увидела, что Спаситель так и не улетел, остался на крыше и с тем же равнодушно-усталым видом продолжает свое служение.

— Что ж, потерпи еще, — сказала ему Татьяна Николаевна и посмотрела вниз. Официанты расставляли во внутреннем дворике плетеные стулья и круглые столики, включали настольные лампы. На свет с улицы и из гостиницы, как мошкара, слетались туристы, уютно рассаживались за столиками между стоящими на каменном брусчатом полу горшками с кипарисами. В круглую арку, отделяющую двор от улицы, виднелись идущие мимо прохожие, проезжающие машины, а дальше сплошной розовой каменной стеной боком возвышалась церковь — та самая, чью крышу украшала четырехугольная высокая башня, на круглом пьедестале которой красовался Христос.

Эта картина Татьяну Николаевну никоим образом не умилила. С деловым видом она вытащила из сумки единственную кофту с длинным рукавом, чтобы закрыть распухшую руку, плеснула в лицо холодной водой и через минуту спустилась вниз. Есть ей совершенно не хотелось, но она постоянно помнила, что не должна вызывать никаких подозрений, поэтому уселась на закрепленное за ней место в ресторане и стала ждать ужин. Девушки-соседки, пришедшие вслед за ней, сияли улыбками, показывали друг другу сувениры и с искренним сочувствием интересовались состоянием ее спины. Татьяна Николаевна решила быть любезной и поинтересовалась их впечатлениями. Те защебетали, и она теперь могла молчать.

Официант предлагал вино.

— Россо? Бьянко?

Она подумала, что хороший бокал вина ей не помешает.

— Россо. Пол-литра.

— Грациа, синьора! — Официант, пометив ее заказ в своей книжечке, расплылся в улыбке, а она внезапно для себя ощутила во рту прилив слюны: на другие столы уже разносили глубокие тарелки с дымящейся, политой ароматным соусом пастой. Она налила себе полный бокал красного вина. Девушки, пившие минеральную воду, с удивлением на нее посмотрели.

— Быть в Италии и не пить вино неинтересно, — пояснила Татьяна Николаевна и увидела, что девушки мельком переглянулись. То ли взяли эти слова на вооружение, то ли приняли ее за алкоголичку. Но она больше не хотела тратить на них внимание и накрутила на вилку макароны. Они были совершенно такие же, как и в Москве, но, политые соусом, показались ей необыкновенно вкусными. Лара за соседним столиком распиналась о том, какие у итальянцев правила приготовления макаронных изделий. Она даже предлагала записать несколько рецептов. Все уплетали за обе щеки, не обращая на Ларины слова никакого внимания, и только одна молодая женщина с видом старательной ученицы вытащила толстенный блокнот.

«Зануда», — подумала про нее Татьяна Николаевна, но констатировала это как факт, не касавшийся ее лично.