Евгений Городецкий - АКАДЕМИЯ КНЯЗЕВА

Мастерить Заблоцкий любил с детства, и привлекала его не радиотехника, как многих пацанов, и не электроника, а старая добрая механика. В пятом классе он смастерил действующую модель паровой машины, в седьмом – отремонтировал найденный на свалке будильник, в восьмом из любопытства разобрал и собрал затвор своего первого фотоаппарата «Смена».

Ему прочили будущее инженера-конструктора, и он сам верил в это, пока в девятом классе не увлекся минералогией…

Приспосабливая к «гармошке» очередной новый объектив или насадку, он размышлял: получится из тебя ученый или нет – это неизвестно, а вот мастеровой получился бы – этакий рабочий-ас, токарь высшего разряда или слесарь-лекальщик, или наладчик, и притом еще рационализатор; а если учесть, что у тебя нет потребности опохмеляться по утрам, то и в передовики бы вышел, и начальство бы тебя уважало, и сам бы ты себя уважал: что не жалование получаешь, а зарплату, что изделия твои где-то ждут, кому-то они остро необходимы – сами по себе или как детали какого-то механизма, машины, предназначенной производить материальные блага, или защищать тебя и твоего Витьку, или служить настоящей большой науке… А кто ждет отчеты твоего рудного отдела, над которыми сотрудники корпят по три-пять лет? Кто ждет твою диссертейшн, кому она необходима?

Очень ты правильно рассуждаешь, идейно и гражданственно, но почему эти мысли не посетили тебя десять лет назад, когда ты мечтал о дерзких научных открытиях и международных симпозиумах? Ха, попробовал бы ты заикнуться маме, что после десятилетки хочешь на завод простым рабочим. Ее бы удар хватил! В те годы – совсем еще недалекие – «простой рабочий» означало, что ты или сам недоумок, или родители твои непрактичны, недальновидны, не умеют жить и даже чадо свое, не поступившее в вуз, не смогли пристроить в какую-нибудь контору, проектное бюро, где хоть не шибко денежно, но зато и не пыльно.

Для наших родителей это было вопросом престижа – дать чадам высшее образование. Любой ценой, любыми средствами! И что же? Сотни гуманитариев или врачей вместо того, чтобы ехать туда, куда им предназначено было распределением, прозябают в городе на разных фантастических должностях, которые не приносят им удовлетворения, но у каждого в свое время были объективные причины для того, чтобы остаться в городе: старики-родители, сердечные привязанности, собственное слабое здоровье… И среди них – ты, «геолух», король без подданных, генерал без войска, недоучившийся аспирант, незащитившийся диссертант, инженеришко, фотограф с высшим техническим. У тебя тоже в свое время была объективная причина остаться в городе – Призвание к Науке. А что ты знаешь, кроме своей геологии, что умеешь? Ничего. Тебя даже рабочим никуда не примут, потому что с дипломом. Разве что «потерять» трудовую книжку? Тогда – грузчиком в магазин таскать ящики с «бормотухой» или разнорабочим на макаронную фабрику…

Трамвай внезапно остановился на перегоне, впереди вереницей стояло несколько вагонов – случилась какая-то авария. Водитель открыл двери, выпуская люд, Заблоцкий оказался на вольном воздухе и с облегчением зашагал вместе с остальными пассажирами, среди которых он приметил сотрудников филиала. Можно было не торопиться – массовое опоздание начальство простит, транспорт повинен.

Было ветрено, но сухо, акации качали голыми ветвями, и сквозь пелену облаков кое-где даже голубизна проглядывала.

Навстречу спешили те, кто на конечной остановке не дождался трамвая. Люди шли и шли, будто с демонстрации, только в ином ритме и с озабоченностью на лицах. Среди них, отставая, двигался инвалид на костылях с подвернутой ниже колена штаниной, а за спиной его из детского рюкзачка торчала пяткой кверху великолепная нога, сверкающая никелем и желтой кожей. И Заблоцкому при виде этого калеки и его новенького протеза подумалось, что и сам он, и многие его сослуживцы, идя на работу, несут свои головы в портфелях, сумках, авоськах, а то и просто под мышкой. Пришел, сел, приставил голову на место – и за бумаги, за шариковые авторучки, за счеты и арифмометры. Чего не померещится с похмелья…

Событие, которое произошло в рудном отделе месяца четыре назад, ошеломило сотрудников не только своим содержанием, но и неожиданностью.

Привыкли, что всяким переменам предшествуют слухи, кулуарные разговоры, шепотки, а тут как гром с ясного неба: шеф, Борис Маркович Львов, пригласил к себе в кабинет обоих завсекторами, всех руководителей тем и объявил, что уходит. В горный институт, профессором кафедры полезных ископаемых.

Шеф никогда прежде не отличался скрытностью – напротив, он любил рекламу, помпу, особенно если это касалось перспектив отдела, любил и умел при необходимости пустить пыль в глаза областному и республиканскому руководству относительно важности народнохозяйственных задач, которые сотрудникам, отдела предстоит решить, и даже из своих личных планов не делал секрета: например, все загодя знали, куда он собирается в отпуск и когда. Поэтому всех поразила и даже в какой-то степени уязвила глубокая секретность, с какой шеф устроил свой перевод, – не в один же час это решалось.

А потом спохватились, что ухода шефа давно надо было ожидать, с тех пор, как он взял по совместительству лекционные часы в горном, года полтора тому назад.

А потом настал черед растерянности и уныния. За шефом все чувствовали себя как за каменной стеной, как-то без него будет? Единственный в филиале доктор, одна из тех трех-четырех голов, вокруг которых все вращалось, ради которых, собственно говоря, и открыли филиал. Шеф был учеником и последователем одного из корифеев отечественной геологии, ныне уже покойного; шефа знали в Москве и за рубежом; работы шефа печатал высший научный орган страны – Известия Академии наук. Шеф умел отстоять интересы своего отдела перед администрацией базового института, а перед высокими инстанциями – интересы своего филиала. Шеф умел по-семейному уладить любой конфликт внутри отдела, авторитет его был непререкаем, он умел прощать ошибки, не помнить старых грехов, не придираться к мелочам. Он был снисходителен, отпускал сотрудниц побегать в рабочее время по магазинам и делал вид, что не замечает опозданий.

И он перенес два инфаркта – этот дородный, лысоватый, с аристократическими манерами мужчина на шестом десятке: первый – когда готовил защиту докторской, второй – уже в филиале.

Всех кровно интересовало, кто же сядет в кресло шефа, – кто-нибудь из своих или варяг? Если свой, то кто именно? Перебрали возможные кандидатуры, их оказалось не так много: завсектором металлогении Моисей Лазаревич Прутков, завсектором коры выветривания Харитон Трофимович Ульяненко, главный инженер отдела Галина Петровна Чудная и Зоя Ивановна Рябова, уже известная читателю.