Евгений Городецкий - АКАДЕМИЯ КНЯЗЕВА

Еще через пять минут они спустились с высокого крыльца и завернули налево на стоянку автотранспорта.

У Конькова была «Волга» старого выпуска, «горбатая», как прозвали ее в народе, редко встречающегося изумрудного цвета, чистая, невзирая на мряку, в хорошем состоянии. Мягко щелкнула дверца, впуская Заблоцкого, с мягким лязгом закрылась за ним. В кабине пахло хорошими сигаретами. Сиденья покрывала широкая ковровая дорожка, на полу лежали плотные матики-плетенки, баранка в изящном кожаном чехле, и в то же время – никаких излишеств, свидетельствующих о дурном вкусе хозяина: ни плюшевых занавесок с кистями, ни Чебурашки на ниточке перед ветровым стеклом. Впрочем, у Конькова и не могло быть иначе. Трудно было представить его бедно или неряшливо одетым, небритым, в несвежей сорочке, и так же трудно было бы представить его в кабине драндулета.

Как только они уселись, Коньков отомкнул висящий на рулевой стойке замочек с набором цифр и отсоединил никелированную трубу длиной до полуметра.

– Противоугонное устройство? – спросил Заблоцкий.

– Вроде того, – усмехнулся Коньков. – Фиксирует рукоятку скоростей в положении «задний ход». Кроме того, – он подкинул трубу на руке и ткнул ее за себя, в щель между сиденьем и спинкой, – при нужде можно отмахнуться от двух-трех налетчиков.

Он включил зажигание, покачал ногой стартер. Остывший мотор долго не заводился, наконец взялся, зашелестел, застрекотал тихо, как хорошо смазанная швейная машинка, дохнуло из-под пола теплом. Бесшумно и плавно тронули с места, нигде ничего не брякало, не стучало, как в разбитых таксомоторах, из приемника полилась приглушенная музыка. Коньков вел машину уверенно и бережно, позади оставались переполненные трамваи, пешеходы, подгоняемые колючим ветром, битком набитые, кренящиеся набок автобусы. Впервые с какой-то подчеркнутой конкретностью Заблоцкому подумалось, что вот это и есть мерило жизненного успеха и процветания – скоростной комфортабельный легковой автомобиль, который так легко преодолевает пространство, на котором можно подвозить до дому друзей и сослуживцев, совершать с компанией поездки за город, катать красивых женщин.

Миновали центр, свернули в сторону Днепра. Как обрезанные, кончились пятиэтажные коробки первого в городе микрорайона, и словно в другой мир попали. Неширокие асфальтированные или бетонированные улицы вели к Днепру, а по обеим сторонам за штакетниками, решетчатыми или каменными оградами, в глубине дворов, за фруктовыми деревьями, с голыми теперь ветвями, стояли особняки. Из красного кирпича, из серого силикатного кирпича, из шлакоблоков, под шифером, черепицей или железом, с мансардами, балкончиками, обширными верандами, с цветными витражами и круглыми, как иллюминаторы, слуховыми оконцами, непохожие друг на друга и гордые своей индивидуальностью. Почти в каждом дворе виден был гараж, дома, все без исключения, опоясывались снаружи красными газовыми трубами, стало быть, хозяева их ни в угле, ни в дровах не нуждались. Что ж, недаром стоимость этих особняков выражалась пятизначными цифрами в новом масштабе цен. Жили здесь люди состоятельные, большей частью пенсионеры: отставные военные высоких чинов, бывшие полярники, профессора.

Дом Конькова ничем особенным среди прочих не выделялся – из красного кирпича, с высокой, под готику, черепичной крышей, с обязательной мансардой и балкончиком на фронтоне, за решетчатой железобетонной оградой, увитой лозами не то плюща, не то дикого винограда. Едва въехали во двор, как из дому выскочила девица в джинсах и стеганой нейлоновой курточке малинового цвета, ладно сложенная, пригожая лицом, но очень сердитая. Сдвигая коленки и разбрасывая в сторону голени, она подбежала к машине и зачастила:

– Папа, ну что же ты в самом деле?! Мы же договаривались! Неужели нельзя было раньше? Я же просила!

– Лапа, умерь эмоции. Ты видишь – я не один.

– Здрасьте, – буркнула девица, не глядя на Заблоцкого, и, открыв дверцу со стороны водителя, частыми движениями кисти руки подгоняла: – Быстро, быстро!

– Приезжайте с Сережей ужинать.

– Ладно, ладно…

Плюхнулась на сиденье, врубила скорость, машина, как на веревочке, юркнула задом в ворота, развернулась и скрылась из виду, зафырчала по улочке, быстро удаляясь.

– Во дает, – не без гордости сказал Коньков и отрекомендовал: – Моя дочь.

– Я так и подумал, – ответил Заблоцкий с некоторой натянутостью: похоже, что не ему предстояло сделаться в этом доме зятем.

Коньков пошел закрывать ворота, а Заблоцкий оглядывал двор.

Два десятка аккуратно подбеленных снизу деревьев. Ближе к ограде кусты какой-то ягоды. В центре дворa круглая клумба. Налево, к дому, огибая с обеих сторон клумбу, ведет дорожка, посыпанная мелкой щебенкой. И дорожка и клумба окаймлены уложенными «пилой» половинками кирпичей. Справа от клумбы беседка с резными столбиками, все пространство между которыми затянуто проволочным каркасом – для винограда, наверное. Рядом с беседкой прямоугольный штабель стройматериала, аккуратно укрытый клеенкой, – еще какое-то сооружение затевается. В противоположном дому углу двора – гараж, перед ним асфальтированная площадка, асфальтированная дорожка ведет к железным, крашенным зеленой краской, воротам. Чисто, подметено, ухожено. Голая земля только под деревьями, в остальных местах побуревшая короткая трава. Ни намека на пошлые грядки. Жилище цивилизованного человека.

– Вот и вся наша усадьба. – Подошедший Коньков обвел рукой свои владения.

– Летом здесь должно быть неплохо, – сдержанно ответил Заблоцкий.

Вошли в дом через застекленную веранду. В прихожей их встретила хозяйка – худенькая, маленькая, изработанная, на вид значительно старше своего импозантного супруга. «Жена-домработница», – определил про себя Заблоцкий и снова ошибся. Елизавета Семеновна – так звали хозяйку – оказалась вовсе не забитой или затурканной, а ворчливой и даже, кажется, желчной. Во всяком случае, Коньков обращался к ней с заискивающей ноткой и испытал видимое облегчение, когда она, расставив тарелки, разложив приборы и поставив на стол жаровню, удалилась. Помедлив, он вышел следом.

Заблоцкий тем временем осматривался. Находился он в столовой – большой, почти квадратной, в углу которой виднелась дверь, ведущая в следующую комнату. И еще одна дверь была перед столовой, по коридорчику. Впрочем, там могла оказаться не одна комната, а две смежные, например. Здесь комнат пять, не меньше. И еще мансарда. А обстановка как везде: обычные полированные дрова…

Вернулся Коньков. Он нес графин, наполненный словно бы разведенной марганцовкой. Ставя графин на средину стола, спросил: