Евгений Городецкий - АКАДЕМИЯ КНЯЗЕВА

В конце концов выход найден. Заинтересованные лица собирают по подписному листу деньги на однокомнатную квартиру, находят и кооператив, где вот-вот сдается дом, и вручают Заблоцкому необходимую сумму – взаимообразно, разумеется, с рассрочкой, скажем, ну… на пять лет… О, предел мечтаний, – отдельная однокомнатная квартира! Заведу себе кота, и никто мне больше не нужен, буду работать в тишине, сколько влезет!..

– …и за особые заслуги, – услышал тут Заблоцкий голос Конькова, – за особые заслуги руководство и местный комитет премируют тебя тридцатипроцентной путевкой в дом отдыха и выхлопочут койку в общежитии аспирантов…

Заблоцкий бывал в этом общежитии, давно превращенном в огромную коммунальную квартиру, где неширокий коридор с дверями по обе стороны заставлен кухонными шкафчиками с керогазами, детскими колясками, трехколесными велосипедами (зимой – саночками), помойными ведрами, увешан корытами, тазами, стиральными досками. Чистилище для пожилых аспирантов и молодых кандидатов, где врата рая – дверь вожделенной собственной квартиры…

Заблоцкий покачался вместе со стулом (привычка, за которую ему попадало сначала от мамы, потом от Марины) и сказал:

– Картина перспективная, картина заманчивая, но боюсь, что у меня тогда совершенно не останется времени для науки.

– Для науки? – Коньков высоко поднял брови. – Для какой науки?.. Ах, для науки… А ты уверен, что наукой нужно заниматься именно тебе?

– Мне так кажется… – Заблоцкий пожал плечами. – А вы уверены?

– В том, что тебе?..

– В том, что вам.

– Процентов на сорок, если брать в среднем. А пределы изменения – ну, скажем, от пяти до семидесяти пяти.

– Сорок – это мало. Это можно считать, что жизнь не удалась, поскольку вы занимаетесь именно наукой.

– Ну-у, Алексей, ты максималист. Для меня сорок процентов означают: удалась, но не совсем.

– Принимаю вашу поправку, я действительно максималист. Но, если не секрет, какая же сфера деятельности удовлетворила бы вас на сто процентов?

– Ста процентов здесь быть не может, человек никогда не бывает доволен на сто процентов. Примем, что верхний предел – девяносто.

– Примем, – сказал Заблоцкий. – Так какая же?

Коньков наполнил фужеры, отпил из своего, жестом предложил Заблоцкому сделать то же, поддел ложечкой дольку абрикоса в розетке с янтарным тягучим вареньем, пососал ее, смакуя, и только тогда ответил:

– Если брать геологию, то меня полностью удовлетворила бы должность министра. А вообще я когда-то очень хотел стать оперным певцом. – Холеное лицо Конькова оживилось. – В молодости я серьезно занимался пением, ах, как мне это нравилось! Как мне нравились эти благородные партии для баритона: князь Игорь, Жорж Жермон, Валентин, Елецкий…

– пропел он негромко и с чувством, дирижируя себе рукой. Голос у него действительно был.

– Участвуйте в самодеятельности, добирайте недостающие проценты. В Доме ученых, я слышал, неплохая оперная студия.

– Самодеятельность – это недурно, но что это мы все про меня да про меня. Тем более, что речь, кажется, шла о тебе.

– Разве? – лицемерно сказал Заблоцкий. – Я уже что-то не помню. Так о чем же мы говорили?

– О науке, друг мой, о том, следует ли ею заниматься. В частности, тебе.

– Может быть, это очередное мое заблуждение, но мне кажется, я кое-что мог бы здесь успеть, в этой самой науке.

– Микрофотография, к слову сказать, тоже отрасль науки, даже нескольких наук, а на стыке различных знаний как раз и возможны наиболее значительные открытия. Но дело не в этом. Если заняться этим с прицелом на диссертацию, то надо все начинать с нуля. Придется основательно вникать в оптику, в теорию фотодела, а материи эти при внимательном рассмотрении непростые… У тебя по физике в аттестате зрелости какой балл? Отлично? Ну, тебе легче жить. А у меня, знаешь ли, твердый трояк. И как бывший троечник, но человек, тем не менее, кое-чего достигший, – тут Коньков не удержался и плавно, провел рукой, словно очерчивая границы своих жизненных достижений, которые включали и домовладение, и машину с гаражом, и диплом кандидата наук, и должность сэнээса, и даже привлекательную дочь на выданье, – я тебе искренне советую: добивай свои рудные зоны, защищайся, получай степень, но – микрофотографию не бросай. Диплом кандидата даст тебе положение, а микрофотография – верный и постоянный кусок хлеба. Ваш сектор могут наполовину сократить, могут вообще разогнать, а ты с твоей аппаратурой останешься, потому что пока будет существовать филиал, ему будут нужны микрофотографии.

– Но это же смешно! – воскликнул Заблоцкий. – Кандидат наук – фотограф!

– Не фотограф. Фотограф будет у тебя в штате. А ты будешь завлабораторией. Понял? Завлабораторией микрофотографии. Звучит не хуже, чем завлабораторией литологии, к примеру. В Академии наук на этой должности членкор… Так-то, брат Алексей. А как это сделать, чтоб красивая должность подкреплялась хорошим окладом, – об этом в другой раз, на следующем этапе твоей карьеры. Скажем, после утверждения ВАКом твоей диссертации по металлогении. На банкет не забудешь пригласить? Ну, то-то же. А сейчас – не пойти ли нам, да не проветриться ли?

– Спасибо за угощение, – сказал Заблоцкий, вставая.

…Они ходили по саду. У каждого дерева Коньков останавливался и подробно рассказывал, какой сорт здесь произрастает и чем он примечателен. Заблоцкий слушал рассеянно, машинально кивал. Потом Коньков пригласил его в гараж, чтобы убедиться, как там просторно, потрогать рукой радиатор парового отопления, заглянуть в яму, постоять у верстака, над которым висел люминесцентный светильник. Жаль, что Заблоцкий не был автолюбителем и не мог оценить, какое это превосходное сочетание: изобретательность, плюс материальные возможности, плюс любовь к порядку.

К гаражу со стороны дома примыкала под углом уходящая в землю надстройка погреба.

Все, решительно все необходимое для жизни имелось в этой усадьбе, в этом поместье.

– А там что? – Заблоцкий указал на штабель под клеенкой.

– Там кирпич, цемент, облицовочная плитка. Летом бассейн соорудим…

«Ну, паразит, ну, куркуль, – думал позже Заблоцкий. – С жиру бесится! Только бассейна ему не хватало!..»

Однако, произнося мысленно бранные слова в адрес Конькова, Заблоцкий понимал, что не прав, что Коньков отнюдь не паразитировал на здоровом теле общества, никого не эксплуатировал, не обжуливал, а обеспечил свое благополучие северными надбавками, получать которые может каждый трудящийся, имеющий к тому желание и физические возможности. И что мешает ему, Заблоцкому, распрощаться побыстрее со всей этой богадельней и двинуть куда-нибудь подальше, на побережье Арктики, например, где все удваивается, и, вернувшись лет через шесть-семь, устроить и себе цветущую жизнь. Что ему мешает?