Евгений Городецкий - АКАДЕМИЯ КНЯЗЕВА

Отца ему всегда не хватало, и чем старше он становился, тем осмысленнее это чувствовал. Иногда он представлял, как бы они с отцом перезванивались по телефону, справлялись бы о делах друг друга, он спрашивал бы Алексея о внуке, Алексей его – о здоровье, а встречаясь, выпивали бы рюмочку-другую и, может быть, говорили бы о сокровенном, и Алексею очень пригодились бы его советы и по работе и с Мариной – советы старшего мужчины.

Мама хранила и, наверное, сейчас еще хранит святую и в чем-то, может быть, наивную уверенность, что, если бы жив был Ленин, не было бы войны. Скорее всего, она была права, судить определенно Заблоцкий не решался, слишком крупные категории. Но у него тоже была своя тайная уверенность: с отцом все у него было бы в порядке – и в филиале, и дома.

Неизвестно, как там сложится дальше, думал Заблоцкий, но Витька всегда будет знать, что отец у него есть и помнит о нем. Не уверен только, нужно ли это ему будет. Акселерация все возрастает, еще немного времени, и может оказаться так, что нам самим станут необходимы наставления наших детей-вундеркиндов; мы вынуждены будем признать их полное интеллектуальное превосходство, подчиниться ему, стать для наших суперрациональных отпрысков кем-то вроде прислуги. Мир охвачен всеобщей коммуникабельностью, страны, континенты – как сообщающиеся сосуды, и остается только надеяться, что пагубные веянья века нанесут нашим ребятишкам не такой уж непоправимый моральный ущерб – не зря, в конце концов, с пеленок учим их любить добро, творить добро…

Да, Витька сейчас – точка роста, вершинный побег нашего генеалогического древа, думал далее Заблоцкий. В нем сошлись все наши качества, все достоинства и недостатки, он продолжатель рода и пока единственный его наследник. Неплохо было бы, чтобы он взял от Марины ее усидчивость, аккуратность… Что там в ней еще хорошего? Ну, умение одеваться, держаться в обществе – это все результат воспитания, дело наживное. От меня ему не помешала бы способность к наукам, память. Интеллект – тоже дело наживное, как и хорошие манеры. А характером пусть пошел бы в бабушку по отцу, в мою маму. Но ведь он, чертенок, характером пойдет в нас, это уже сейчас заметно, а способностями (по закону подлости) в мамочку, а мамочка в строительный институт поступала по протекции и закончила его только благодаря незаурядной своей усидчивости… От нее он унаследует строптивость, от меня – заносчивость, от нее – нелогичность, от меня – вспыльчивость, от нее – самомнение, от меня – стремление к самокопанию. И когда этот букетик в нем наберет цвет, он с полным основанием сможет сказать, что с родителями ему не повезло.

Кончался декабрь. Скоро солнце должно было повернуть на лето, а зима – на мороз, однако зимой и не пахло. По утрам дикторы местного радио, передавая прогноз погоды, неизменно, обещали туман, гололед, гололедицу. Два последних слова всегда почему-то употреблялись в паре, хотя означали абсолютно одно и то же явление природы, и горожане, напуганные этим гололедом в квадрате, передвигались по улицам с удвоенной осторожностью, жались к стенам домов, где на них сверху, с крыш и балконов, нацеливались увесистые сталактиты сосулек.

В аптеках, а затем и в продовольственных магазинах лица провизоров и продавцов укрыли марлевые повязки, газеты дали материалы под рубрикой «Грипп и его профилактика». И все же ни дурная погода, ни надвигающаяся эпидемия не могли омрачить приближение новогоднего праздника.

На городской площади установили и теперь убирали разноцветными шарами и гирляндами елку, собранную из нескольких елей. Хозяйки с неиссякаемой энергией рыскали по магазинам в поисках чего-нибудь этакого, что украсило бы праздничный стол. В промтоварных магазинах и универмагах не протолкнуться – конец месяца, а с ним – квартала и года, и торги, выполняя план, подбрасывают дефицитные товары. Надоело горожанам до чертиков стояние в очередях, и все ж без этой всеобщей праздничной сутолоки, без охоты за дефицитами жизнь сделалась бы скучней.

Заблоцкому, слава богу, в магазинах нечего было делать. Другая забота владела им. Уже дважды после работы он подкарауливал возле детского садика Витьку, но сын, как видно, еще не поправился. На работу Марине Заблоцкий звонить не стал, там его голос знали, да и что могли сказать ее сотрудники? Не спрашивать же, какая у Витьки температура.

Позвонил он из автомата соседке по лестничной площадке, назвал себя и, извинившись, попросил пригласить к телефону Марину. В трубке потрескивало, слышно было, как по телевизору передают фигурное катание. «Подойдет или не подойдет?» – гадал Заблоцкий.

В трубке зашебаршило, раздался голос Марины:

– Я слушаю.

– Здравствуй, – сказал Заблоцкий. – Извини, что потревожил. Я насчет Витьки. Как он себя чувствует?

– Сейчас лучше.

– А температура?

– Днем нормальная, к вечеру немного поднимается.

– А что врач говорит?

– Ничего не говорит.

– А в садик когда?

– Ну… после Нового года.

– Марина, – сказал Заблоцкий, – я хотел бы зайти, поздравить…

– Не нужно, не приходи,- сухо ответила Марина.

– Ну как же. Новый год, все-таки…

– Нет.

– Но я, как-никак, тоже имею какие-то права… Я понимаю, тебе неприятно меня видеть, но ребенок же должен знать, что у него есть отец!

– Я сказала, что ты уехал. И вообще речь не обо мне. Ты знаешь, что я имею в виду.

– Но Марина…

– He приходи и не звони больше. Деньги присылай по почте.

Гудки отбоя. Заблоцкий кинул на рычаг трубку и вышел, хлопнув железной дверцей будки. «Не звони, не приходи, деньги по почте»… И сколько же этот карантин продлится? Пока мальчонка не переболеет тоской? Пока папин образ не потускнеет в его легкой памяти? Был папа да сплыл, был да весь вышел. Уехал, и дорогу назад замело, замыло… А когда вернется – чужой и постаревший, – глянет на него сын с любопытством, будет гадать, что за сверток там у папы под мышкой или что там у него в портфеле выпирает, а сердчишко его детское уже не встрепенется, нет.

Что ж, сынок, принимай первый урок жизни: через боль – к равнодушию.

Надо было что-то решать с Новым годом, искать какую-то компанию. Не потому, что хотелось веселья и общества, а чтоб не сидеть одному в бабкиной развалюхе, когда все кругом празднуют. Встречать Новый год одному хорошо в вагоне-ресторане или в мягком кресле воздушного лайнера, когда в заднем кармане у тебя плоский коньячный флакон-фляга. Но ехать пока что некуда, незачем и не на что.

Можно было бы встретить Новый год с мамой. Сестрица, конечно, умчится на бал-маскарад, они остались бы вдвоем. Мама приготовила бы заливную рыбу (у нее даже хек в облагороженном виде такой, что пальчики оближешь), изжарила бы в духовке утку. Они развернули бы стол к телевизору, смотрели бы «Голубой огонек»… Но мама, когда Заблоцкий позвонил ей и поинтересовался, как она собирается праздновать, сказала, что встречает Новый год в своем коллективе.