Маргарет Дрэббл - Камень на шее. Мой золотой Иерусалим

Однако спорить не имело смысла, Джо это было просто совершенно неинтересно, точно так же, как мне было неинтересно читать пространные описания сексуальных экстазов, переживаемых героями его книг. Хотя иногда эти экстазы меня изумляли. Грустно, конечно, когда другим скучно то, что ты говоришь, хотя, если вспомнить, как часто скучаю я, когда говорят другие, то, пожалуй, грустить не стоит.

В больнице я проводила время совсем недурно. Вооруженная уверенностью, что мой ребенок превосходит всех по красоте и уму (последнее проявилось в том, что она научилась сосать с первой попытки без обычной в таких случаях унизительной борьбы), я могла не обращать внимания на разные досадные неприятности: на табличку с буквой «Н», висевшую в ногах кровати, что, как мне объяснили, означает «незамужняя», а также на беспрестанные атаки студентов-медиков, ставивших мне градусник и с довольно неуклюжими шуточками холодной деревянной линейкой измерявших разные участки моего тела. Я была крайне признательна Лидии, которая не жалела сил и раззвонила обо мне по всему свету — в первое же утро я получила десятки букетов и телеграмм от всех моих знакомых или от тех, кого Лидия считала таковыми. Найти цветы в это время года не составляет труда, и вокруг меня в изобилии громоздились тюльпаны, нарциссы, розы, азалии и Бог знает что еще. Я даже начала чувствовать себя несколько неловко, опасаясь, что такое излишество может вызвать раздражение у сестры, вынужденной носить мне все новые букеты, или у соседок, менее щедро осыпанных подарками.

Вечером, в приемные часы, в палате появилась Лидия в сопровождении самого Джо Харта. Она явно гордилась, что ей удалось залучить сюда Джо, и сидела в ногах моей кровати среди груд ею же спровоцированных поздравлений, довольная собой, сияя от радости. Они с Джо являли собой оригинальную и впечатляющую пару: оба разительно не соответствовали ни месту, ни причине своего визита. Лидия была в черной юбке, черном свитере, черных чулках и туфлях, а также в своем неизменном, давно не знавшем чистки плаще. Джо ошарашивал необычным костюмом без воротника и хаотической неправильностью черт, которая сильнее чем всегда бросалась в глаза. Недавно он начал выступать в элитарной телепрограмме, где разглагольствовал о культуре, и был опознан кое-кем из моих соседок по палате к вящему его удовольствию и, должна признаться, к моему тоже. Я понимала, как подскочат мои акции благодаря такому знакомству.

Джо с Лидией притащили мне стопку книг и полбутылки виски, завернутую в какое-то чистое нижнее белье. Я засомневалась, уместен ли такой дар, — меня смущало: а вдруг это не понравится ребенку, но Лидия и Джо велели мне не глупить, заявив, что алкоголь полезен всем без исключения, это подтвердит любой врач.

Я была очень рада снова повидаться с Джо, хотя в последнее время мы встречались достаточно часто, правда, всегда случайно и без прежней регулярности. Он был ярым нравоборцем и живо заинтересовался обстановкой в нашем родильном отделении, расспрашивал про сестер, про других матерей, про то, о чем мы разговариваем, и весело хохотал над табличкой «незамужняя», висевшей в ногах моей кровати, словно никогда в жизни ничего более смешного не видел. То и дело Джо в рассеянности зажигал сигарету, и красивая белокурая сестра, которую держали специально для приемных часов, каждый раз спешила к нему, напоминая, что курить здесь нельзя, а если нестерпимо хочется, надо выйти. Он не проявил ни малейшего интереса к моей дочке, которая спала в маленькой кроватке на колесиках, стоявшей рядом со мной. Гипотеза Лидии относительно его отцовства должна была слегка поколебаться, поскольку любой отец удостоил бы своего новорожденного младенца хотя бы беглым взглядом. Тем не менее, минут через десять, вдосталь наслушавшись моих красочных рассказов о родах, они стали обсуждать, как мне следует назвать девочку. Сама я об этом еще не думала — не люблю предвосхищать события и считать цыплят до осени. А после того как я увидела свою дочь, ни одно имя не казалось мне ее достойным. Джо с Лидией предлагали разнообразные варианты — от самых затрепанных до совершенно фантастических. Наконец Джо остановился на Януарии, а Лидии больше нравилась Шарлотта. Мне же это имя казалось милым, но пошловатым. После долгих споров они все-таки нашли нужным поинтересоваться, какое имя выбрала бы я сама. Я сказала, что, пожалуй, мне нравится Сандра. Они снова закатились таким хохотом, что все тихо беседовавшие мамы и папы сразу смолкли и, радуясь возможности развлечься, уставились на нас. Видимо, мы с успехом заменяли им телевизор.

В конце концов я заявила, что назову ее Октавией. Я предложила это в шутку, потому что, пораскинув мозгами, в честь какой знаменитой женщины можно назвать мою дочь, не могла припомнить никого, кроме Беатрис Вебб [32] Беатрис Вебб (1858–1943) — общественная деятельница, экономист, теоретик фабианского социализма. , но с Беатрис меня опередили мои родители. Тогда мне пришла на ум Октавия Хилл [33] Октавия Хилл (1838–1912) — общественная деятельница, занималась жилищными проблемами бедняков. , и я провозгласила, что самое подходящее имя — Октавия. Джо с Лидией отнеслись к такому выбору одобрительно, хотя и возразили, что она у меня не восьмая, и уж лучше назвать ее Прима, хотя это имя и не столь звучно. В ответ я заметила, что если так, бедняжку придется назвать Ультимой, ведь все равно на ней дело и кончится.

— И напрасно, — сказал Джо. — Я бы на твоем месте родил еще парочку. По-моему, тебе рожать на пользу — выглядишь дивно.

— Я и чувствую себя дивно, — согласилась я, — но ради дивного самочувствия не стоит затевать все сначала.

— Ну хотя бы одного, — уговаривал меня Джо. — Ведь двоих иметь разрешается.

— То есть как разрешается? Кем?

— Что значит кем? Властями. Сотрудницам Би-Би-Си разрешается иметь двоих детей, а если больше — выставляют с работы. И в других государственных учреждениях так. Двое — общепринятая норма.

— Ты имеешь в виду двое незаконных?

— Разумеется. Законных рожай сколько хочешь, лишь бы на качестве работы не отражалось.

— Но почему двоих? — упорствовала я. — Не вижу логики. Уж если разрешают иметь больше одного, то почему бы не разрешить сколько угодно? Я хочу сказать, что если бы разрешали иметь одного и только, то с точки зрения морали это было бы понятно: это, мол, — плод невинного заблуждения. Но если разрешают двоих, то почему бы не пять, не десять и не восемнадцать? А вообще-то действительно есть такое правило? Уверена, что нет. Тебе просто внушил это кто-то из твоих знакомых девиц!

— А во Франции, — объявила Лидия, — одна женщина умерла, рожая двадцать пятого. Об этом на прошлой неделе в «Таймс» писали!