Рэй Клуун - Пока мы рядом

Уолтерс подробно рассказывает, почему на этот раз все обстоит так плохо. Я вполуха слушаю его объяснения, а понимаю и того меньше. Я спрашиваю, какова доля вероятности.

— Довольно высокая… Мы, конечно, еще проведем дополнительные исследования, но все указывает на карциноматозный мастит. В данный момент мы больше ничего не можем сказать.

Я киваю. Уолтерс жмет мне руку:

— Наберитесь мужества, вы оба, и завтра приходите на прием к доктору Шелтема. Она как терапевт будет вести дальнейшее наблюдение и подробно расскажет вам о ходе лечения. Договорились?

Я снова киваю. И не прижимаю его к стене, чтобы вытрясти из него душу. Более того, я не говорю ничего. Ничего. Держу рот на замке. Если кто-либо из моих клиентов попытается запустить лапу в мои дела, я без колебаний ее отрублю. А вот сейчас, перед этим дурнем, который своей ошибкой полугодовой давности изгадил нам жизнь, я веду себя, как футболист лимбургской «Роды» во время первого в его жизни выездного матча на стадионе «Амстердам АренА».

■

Я возвращаюсь в палату; Луна сидит у Кармен на коленях, а та смотрит в окно, на опустевшую автостоянку госпиталя.

— Ты уже можешь ехать со мной или у тебя еще есть здесь дела? — спрашиваю я.

— Думаю, я готова, — говорит Кармен. Она оглядывается по сторонам, в поисках своего черного пакета. Я молча подхожу к столику, на котором лежит ее куртка, и помогаю ей одеться, чего, как правило, не делаю. Мне хочется чувствовать себя хоть в чем-то полезным.

— Чуть ближе, — говорит Кармен, когда я подаю ей куртку. — Мне больно заводить руки за спину из-за раны в груди.

— О… Извини… Давай, Луна, пошли, — говорю я и беру дочь на руки. Она по-прежнему поразительно спокойна.

Кармен заглядывает в кабинет медсестры и произносит: «Покаааа!» Медсестра — та самая, из утренней смены, — тотчас отодвигает свою тарелку с горячей едой, вскакивает со стула, энергично трясет руку Кармен и желает нам сил.

— Вы сегодня справитесь сами?

— Конечно, — решительно говорю я, кивая.

Мы втроем идем к лифту. Никто не произносит ни слова.

Уже из дома я звоню Фрэнку и сообщаю, что у Кармен рак груди.

— Боже всемогущий, — лаконично оценивает ситуацию Фрэнк.

Кармен звонит Анне. Сообщает ей страшную новость. Через час Анна и Томас уже стоят на пороге нашего дома. Анна задерживает меня в своих объятиях, а потом, не снимая пальто, бежит в гостиную, чтобы прижать к себе Кармен. Кармен тут же начинает плакать.

Томас неуклюже, по-медвежьи, обнимает меня.

— Как все это дерьмово, дружище, — бормочет он. Заходя в гостиную, он старается не встречаться с Кармен взглядом. Неловко переминается с ноги на ногу, смотрит в пол, понурившись, держа руки в карманах. Он в костюме и при галстуке — явно не успел переодеться.

► Томасродом из Бреды-Ноорд, как и я, и мы знакомы с начальной школы. «Нам были по душе одна и та же музыка, одни и те же песни, одни и те же шмотки» [6] Рэмпл из песни Брюса Спрингстина «Бобби Джин» («Bobby Jean»), входящей в альбом «Рожденный в США» («Born in The U. S. A.») (1985). , — поет Брюс, и это как будто про меня с Томасом. Когда нам было по двенадцать, мы вместе отправились на матч местного клуба «НАК Бреда», в шестнадцать уже слушали панк-группы в «Парадизо», а в восемнадцать оттягивались по субботам в самом злачном уголке Бреды — баре «Де Суйкеркист». Томас был там невероятно популярен. А мне, прыщавому увальню в очках с толстыми стеклами, приходилось довольствоваться «некондицией», забракованной Томасом.

После средней школы мы оба поступили в бизнес-колледж в Амстердаме, где и познакомились с Фрэнком. Томасу пришлось изрядно попотеть, чтобы получить диплом. Он никогда не был интеллектуалом. После колледжа он стал торговым представителем в компании, которая торгует технической солью для автодорог. Его клиенты — чиновники из городской администрации и Водного совета. Томас с ними на короткой ноге, и я думаю, причина их дружбы в том, что он, так же как и они, обожает анекдоты про бельгийцев, негров, блондинок и женщин на приеме у врача, а еще носит такие же безразмерные рубахи пастельных тонов фирмы «Креймборг». Я и Томас часто перезваниваемся. Встречаемся гораздо реже, во всяком случае, не как в былые времена. Он уже не так легок на подъем и выбирается разве что на карнавал в Бреде. По выходным он предпочитает сидеть дома, с тарелкой изысканного сыра и бокалом не менее изысканного вина, и смотреть фильмы, в которых много стрельбы, сисек и геликоптеров. Снижение его интереса к выпивке отчасти связано с тем, что несколько лет назад он начал лысеть, а его живот стал приобретать угрожающие размеры. «Черт возьми, Дэнни, все мы стареем с разной скоростью — я как молоко, а ты как вино», — однажды сказал он мне в сердцах, когда пришел к выводу, что убывание его популярности у женского пола приобретает структурную форму. Прагматик по натуре, Томас перешел к активным действиям. И когда, шесть лет назад, в офисе его компании появилась очаровательная молодая стажерка, он пригласил ее на ужин и с тех пор не отпускал от себя.

► Той стажеркой была Анна.Томас и Анна действительно созданы друг для друга. Анна питает ненависть ко всему ультрамодному (читай: из Амстердама), помешана на детях, сырах и винах и, так же как и Томас, выглядит хронически беременной. После рождения их детей — Кимберли (4), Линдси (3) и Дэнни (1) — Анна совсем расплылась. Она говорит, что семья и домашнее хозяйство куда важнее для нее, чем собственная внешность. Она носит леггинсы и футболки фирмы «Мисс Этам». Кармен называет это сознательным пренебрежением к внешнему виду. Но Анна этого не знает. Кармен никогда не позволила бы себе обидеть Анну. И тому есть причина. Так случилось, что Анна со временем стала лучшей подругой Кармен. Они созваниваются каждый день, и, когда полгода назад Кармен пребывала в шоке от предстоящей биопсии, Анна безвылазно сидела у нас. Хотя меня и бесило ее постоянное присутствие в нашем доме, я был вынужден признать, что Анна знает толк в настоящей дружбе. Сегодня Кармен и Анна гораздо ближе друг к другу, чем я и Томас. Кармен рассказывает Анне все. Я не столь откровенен с Томасом. По крайней мере, после того как обнаружил, что он выбалтывает Анне все, чем я занимаюсь (и чем втайне мечтает заняться сам). Не успеваю я даже глазом моргнуть, как это доходит до ушей Кармен, что совсем ни к чему. Честность — это все-таки раздутая добродетель. Анна считает иначе. Но ей легко говорить. Ее внешность уж никак не сочтешь приглашением к сексуальному контакту [7] Рэмпл из романа Герарда Реве «Вечера» («De avonden»; 1947). . Анна даже при всем своем желании не способна на измену.