Иосиф Герасимов - Вне закона

Он простодушно заглядывал в глаза Илье Викторовичу, щурился и дергал носом. На его лице возникало заискивающее и в то же время эдакое злое любопытство, которое не раз наблюдал Илья Викторович на допросах у своих коллег, да, наверное, и ему оно было свойственно, ведь повседневная скука обязательного вопросника мешала фантазии, а без нее трудно представить человека, раскусить окончательно того, с кем ведется игра. Для того чтобы увидеть собеседника, нужно поставить перед ним такую задачу, которая, может быть, не под силу профессиональным философам. На краю пропасти человек усилием воли во имя своего спасения мог дать самый неожиданный ответ.

Илья Викторович знал следователя, который записывал различные изречения подследственных, затем умело их обрабатывал, так составился у него целый трактат о жизни и смерти.

Илье Викторовичу казалось, он понимает Степана Степановича, который был счастлив, что ему выпала необычная доля. Сидел бы в своих Судакевичах или в областном центре, вел рутинный образ жизни, а тут в столице пришлось встречаться с глазу на глаз с людьми, известными в государстве, о которых он лишь слышал или читал. Это были ученые, актеры, писатели, и не важно, что встречи проходили в следственной камере, ведь в другом месте они бы никогда и не произошли.

Судакевич человек был ловкий и смышленый, он понял выгоду для себя таких допросов, превращая их иногда в школу самообразования, спеша получить ответы, которые не раз мучили его в годы учительствования.

Илья Викторович хотя и понял, к чему стремится Судакевич, но недооценил его; как последний олух поверил, что этот вахластый старший лейтенантик расположился к нему. Как бы не так! Месяца два, а то и больше они встречались эдак вольно, потом наступил день, когда Илью Викторовича ввели в кабинет Судакевича, тот встретил его стоя, облаченный в хорошо подогнанную офицерскую форму, а до этого носил штатский костюм, лицо его потеряло всякую мягкость, отвердело, щеки натянулись.

Судакевич взял со стола бумаги, прокашлялся, стал читать протокол; он читал глухо, но четко отделяя слово от слова; по протоколу выходило, что Илья Викторович личность опасная, в органах таким не место, они лишь дискредитируют их; Илья Викторович критически, даже с глубоким неуважением относится к руководству министерства, ведет растленную работу среди молодых сотрудников, так как давно отрекся от долга перед Родиной, измену ей вовсе не считает предательством, потому-то и не утруждал себя поисками преступников среди членов выставкома, огульно их защитил.

Удивился Илья Викторович только в первую минуту, а потом восхитился Судакевичем: ловок, играл вахлака, почти ничего вроде бы не вытряс из Ильи Викторовича, а все же сумел выстроить, хоть и в примитивный логический ряд, высказывания Ильи Викторовича, они ведь наверняка записывались на магнитофон, а Судакевич умело надергал из ответов цитаты. Просто, без затей, но вполне достаточно, чтобы серьезно наказать Илью Викторовича.

— Прошу подписать.

Илья Викторович посмотрел на протокол допроса, усмехнулся:

— А иди-ка ты… — договорить не успел.

Удар в живот был короткий, сильный, дыхание перехватило так, что Илья Викторович согнулся, стукнувшись лбом о стол, и потребовалось время, чтобы он мог вдохнуть, да и то с болью, словно тупым ножом полоснули от груди к животу. Степан Степанович стоял невозмутимо, будто и не он нанес удар.

— Илья Викторович, ты же не новичок, сам допросы снимал. Или подписывай, или пошлю на обработку. Мне приказано сворачивать с тобой. Без тебя дел много.

Порядки Илья Викторович знал и подписывать эту дребедень не собирался. Время не прочное. Еще до того, как арестовали Илью Викторовича, уж бродили в стенах Лубянки слухи, что на самом верху беспокойно, ждут перемен, а они могут быть разными.

Илья Викторович посмотрел на Судакевича, усмехнулся:

— Торопишься, парнишка. Когда я тебя буду допрашивать, разговоров о Тарасе Бульбе и Ромео не будет. Это уж поверь мне.

— Понимаю, — кивнул Судакевич. — Такие, как ты, не церемонятся.

Илья Викторович засмеялся:

— Дурачок. Тебя бы и трясти не пришлось. Сам бы все высыпал. Но меня подписать не заставишь… И посмотри внимательней протокол: учитель, а грамматических ошибок наделал. У нас сейчас начальство грамотное, ошибок не любит.

— Ну, ладно, — сказал Судакевич. — Отдыхай пока. А там посмотрим, может, еще и не так петь будешь.

После того дня они долго не встречались, даже подумалось — Судакевича убрали, потому что раза два Илью Викторовича таскали на допрос к какому-то сопливому мальчишке, а тот все допытывался: кто из членов выставкома родственник Ильи Викторовича? Вот его на чем заклинило, решил такую версию выдвинуть. Каждый валяет дурака по-своему.

Илья Викторович просидел во внутренней тюрьме до июля пятьдесят третьего, уж известно стало о смерти Сталина, о новых людях в правительстве, на допросы больше не вызывали, можно было получить книги из библиотеки, доходили слухи — многих выпустили из тюрьмы, а его все держали.

Но в июле Илью Викторовича вызвали. Охранник успел шепнуть: арестован Берия. Он не знал, как это воспринять, ведь могли и на нем отыграться.

В кабинете следователя ждала неожиданность. Встретил его Судакевич, на нем были погоны капитана, он лучился от радушия, чуть ли не полез целоваться, пахло от него модным одеколоном «Шипр».

— Ну, начальник, — сказал Судакевич, — пора бы нам с тобой и выпить за пришествие жизненно необходимых перемен.

Широким жестом он указал в угол, где накрыт был небольшой круглый столик, на нем бутылка дорогого коньяка, хорошая закуска.

— Это в честь чего же? — спросил Илья Викторович, догадываясь, что последует дальше.

— Темницы рухнут, и свобода… — весело произнес Степан Степанович. — Мне приказано от имени нового руководства принести глубочайшие извинения и сообщить, что компенсацию по заработной плате получишь и прочая, прочая… А обиды не держи. Сам знаешь: служба…

Он подхватил Илью Викторовича под руки, повел к столу. Они не дошли совсем немного, Илья Викторович сделал вид, что споткнулся, Степан Степанович попридержал его и в это время получил удар в живот. Илья Викторович вложил в него всю силу, даже почувствовал, как под кулаком хрустнуло.

Судакевич бесшумно осел на ковер, побледнел, раскрыл рот, широко распахнул глаза, потом хриплый вой вырвался у него из горла, он содрогнулся всем телом, встал на четвереньки, стремительно прополз в угол к умывальнику.

Илья Викторович не чувствовал ни удовлетворения, ни превосходства, он нанес удар, не готовясь заранее, хотя в одиночестве представлял: если Судакевич снова его вызовет, то уж более он не подставится, а опередит тупоносого.