Альберто Васкес-Фигероа - Океан

Дамиан Сентено не мог не согласиться с Муньекой в том, что отель на Барбадосе был одним из самых красивых и удобных на всем Архипелаге. Здание в викторианском стиле было выстроено у живописного, поросшего пальмами пляжа с кораллового цвета песком, а окна его смотрели на темно-синие воды моря.

В салонах царил приятный полумрак, слуги носили ливреи, а в огромном зале ресторана под потолком летали обрывки светских разговоров. Все это контрастировало с бездонным голубым небом, крикливыми нарядами местных жителей, их громогласным смехом и неприличными танцами.

Казалось, что здесь, на этом островке Британии, каким-то чудом выросшем в самом сердце Карибского моря, Муньека Чанг, которая вела себя как самая настоящая леди, наконец-то оказалась на своем месте.

На следующий день они спустились в Бриджтаун, где надменный портовый служащий, весь из себя англичанин, сообщил им, что он, конечно, неизмеримо сожалеет, но у него нет информации об испанском паруснике под названием «Исла-де-Лобос». Однако он с превеликим удовольствием, в рамках служебных полномочий, отправит запрос во все порты, принадлежащие Британии, и, возможно, разыщет пропавший баркас.

Остаток утра они провели, гуляя по шумному городу, где чернокожие, словно уголь, малыши изо всех сил пытались продать им всевозможные сувениры, а вечером обошли неописуемо сказочный остров, занявшись любовью на одном из уютных, скрытых от посторонних глаз пляжей.

Дамиан Сентено впервые прикоснулся к жизни богатого человека, о которой он мечтал все пятьдесят с лишним лет лет, что жил на свете.

По завершении ужина он вышел подышать свежим ночным воздухом, держа в одной руке пузатый бокал с коньяком, а в другой — толстую гаванскую сигару. Немного поразмыслив, он пришел к выводу, что эта охота приносит ему ни с чем не сравнимое наслаждение и что, если бы это было возможно, он убил бы Пердомо не один, а сотню раз, тысячу раз подряд он бы содрал с них шкуру, чтобы только не заканчивать своего путешествия.

Затем, прежде чем удалиться в свою роскошную спальню и снова заняться любовью с Муньекой Чанг, он попросил служащего, чтобы тот отправил телеграмму в портовый офис Форт-де-Франс на Мартинике с просьбой: любые сведения об «Исла-де-Лобос» пересылать в этот отель.

Он даже в самом кошмарном сне не мог себе представить, что спустя двадцать четыре часа уже получит ответ.

— Ночью ко мне приходил дон Матиас.

Аурелия прекратила подметать густой щеткой из свиной щетины грязный кухонный пол и посмотрела на дочь, которая гладила брюки Марко Замбрано, подаренные им Асдрубалю:

— Что он тебе сказал?

— Ничего. Ничего не сказал. Он тихо стоял у кровати и пристально смотрел на меня, как обычно смотрят мертвецы.

— Ты уверена в том, что он мертв? Ведь это не может быть простым сном.

— Я не спала. Начинало светать, и ты дважды повернулась в кровати, будто тоже увидела его.

— Я ничего не видела. И мне ничего не снилось.

— А я вот видела. Он был мертв. Но вот только умер он не сам. Его кто-то убил.

— Кто?

Девушка пожала плечами и снова сосредоточилась на глажке:

— Не знаю. Я же тебе сказала, что он просто смотрел на меня, и все.

— Может быть, его убил Дамиан Сентено?

— Не знаю.

Аурелия села на стул, будто внезапно лишилась сил, и провела тыльной стороной ладони по лбу, все еще держа щетку в руке:

— Возможно, это сделал сам Дамиан Сентено. Или Рохелия и ее пьяница муж. Ты уверена в том, что он мертв?

— Уверена.

— Боже милостивый! То, что я говорю, плохо, но его должны были бы убить еще три месяца назад. Твой бедный отец был бы тогда по-прежнему с нами, и нам не пришлось бы бежать из дому. — Она на секунду замолчала. — Если дон Матиас мертв, мы сможем вернуться домой, когда все утихнет…

— Нет. Не сможем.

— Почему?

— Не знаю. Но мы не сможем.

Она повесила брюки на спинку стула, присела на подоконник и принялась внимательно разглядывать море, время от времени бросая взгляды на мать.

— Я никогда не видела дона Матиаса, — произнесла Айза. — Я не знаю, как он выглядит, но знаю, что человек, который приходил ко мне ночью, был именно он. И он не был похож на тихого мертвеца… У мертвых совсем другой вид. Они будто знают, что все закончилось, хотя в большинстве случаев не понимают почему и гадают, что же будет дальше. Хотя они и задают вопросы, но не надеются на ответ. Но дон Матиас Кинтеро другой. Он стоял у моей кровати, будто чего-то ждал.

Аурелия Пердомо подошла к мойке, отставила наконец в сторону щетку и стала мыть руки. Стоя спиной к дочери, она упавшим голосом произнесла:

— Когда ты перестанешь звать мертвецов? Ты снова меня растревожила. Разве мало того, что с нами уже случилось? Разве мало смерти твоего отца? Неужели есть еще что-то? — Голос ее усилился и теперь звучал почти что угрожающе. — Что еще?!

Айза смотрела вдаль.

— Если ты хочешь, я больше не буду тебе рассказывать.

— Нет. Не это. — Аурелия вытерла руки платком и, не кладя его на место, подошла к дочери и взяла ее за подбородок, вынуждая посмотреть себе в глаза. — Я чувствую, когда ты что-то пытаешься скрыть от меня, потому что слишком хорошо тебя знаю. И это меня больше всего нервирует. Как и твоего отца. Ты ведь знала, что он погибнет, правда? Я это поняла еще там, на баркасе. Ты с самого начала знала все о нашей судьбе, однако ничего не сказала. — Она легонько погладила дочь по волосам. — Я люблю тебя, моя хорошая. Люблю, как никого на этом свете, однако проклинаю твой ужасный дон и ту, что тебе его передала. Пока ты не избавишься от этого дара, твоя жизнь будет адом.

— А что я могу поделать? Может, тебе известен способ, как можно избавиться от дона или передать его тому, кому он действительно нужен? Ведь на свете есть люди, которые мне завидуют. Я бы с удовольствием отдала им свои способности. — Она уткнулась в материнскую грудь и зарыдала. — Мы были так счастливы, когда стояли на берегу и смотрели, как возвращается наш баркас, а братья знаками показывали, что путина удалась! Мы были так счастливы, когда по вечерам усаживались в кружок во дворе. Папа закуривал трубку, а я садилась к нему на колени и слушала выдумки дона Хулиана.

— Что-то случилось?

Обе женщины оглянулись и посмотрели на Марко Замбрано, появившегося в дверном проеме. Волосы его были взъерошены, и вид он имел человека плохо выспавшегося.

Аурелия поспешила успокоить его:

— Воспоминания.

Замбрано подошел к плите, взял кофеварку и ею показал на девушку.

— Я не позволю тебе грустить! — предупредил он. — Когда модель грустна, картину словно покрывает вуаль…

— Но ведь это все глупости! Единственное, что покрывается вуалью, так это фотографии…

— Это не глупости, деточка! В живописи вообще нет ничего глупого! Тебе известна «Джоконда»? Так вот, «Джоконду» накрыла вуаль потому, что натурщица была грустна. Но да Винчи был самым настоящим волшебником и сумел все исправить.