Баха Тахер - Любовь в изгнании / Комитет

Однажды, — рассказал Бернар, — он пригрозил малышу наказать его, если тот не ляжет. Жан-Батист ответил, что не боится наказания, потому что может превратиться в птичку и улететь. Бернар призвал меня в свидетели того, что каждый человек, который засыпает в положенное время, просыпается утром бодрым и веселым. Я подтвердил его слова и добавил, специально для Жан-Батиста:

— Не только люди, но и все птички, кошки и собаки тоже должны ложиться спать вовремя.

К моему удивлению, мальчик, смело глядя мне в глаза своими черными глазенками, спросил:

— А рыбка тоже ложится спать вовремя?

— Конечно.

— А где она спит?

— У нее маленький домик под водой, в нем она и спит.

Жан-Батист насмешливо скривил губы:

— А желтая рыбка, которая плавает в нашем бассейне?

Я взглянул на Бернара, ища у него помощи. Бернар, уже теряя терпение, со смехом сказал:

— Она не спит. А если ты не будешь спать, то утром превратишься в маленькую желтую рыбку. Понял?

Только такие разговоры мне и были разрешены. Даже от Юсуфа, приходившего ко мне почти каждый день, я не мог добиться ни слова о том, что происходит в мире.

Первый раз он пришел вместе с женой. Она, едва войдя в палату, ухватилась обеими руками за мою руку и заговорила со мной, как с ребенком:

— Бедненький мой, вы же так следили за своим здоровьем! Пили только кофе без кофеина!

Юсуф смущенно одернул жену:

— Хватит, Элен, он в порядке.

Она взглянула на мужа так, словно это он сказал что-то неуместное, и воскликнула:

— Ну конечно же, он в порядке. Небольшое недомогание, ему нужно только немного отдохнуть, — и тут же зашептала мне, словно открывая тайну: — медсестры говорят, что вам уже намного, на-мно-го, лучше. Скоро совсем встанем на ноги и… домой. Не правда ли?

Муж одернул ее более решительно:

— Хватит, Элен!

После этого он стал приходить один и разговаривал со мной, как Бернар и как Микки Маус и Чарли Чаплин, о вещах смешных и несущественных. Излюбленными темами его рассказов были всякие случаи, приключившиеся с ним в первое время его пребывания в стране. Например, как он искал место для ночлега. Он приехал летом, поэтому особых проблем не возникало — устраивался на лавках, в городских садах, подальше от глаз полиции. Трудности начались с наступлением зимы. Сначала ему везло: он нашел в одном спокойном доме подвал, который жильцы использовали как склад. Там стояла старая кровать. Он пробирался туда поздним вечером и спал до утра. Но однажды ночью какой-то жилец обнаружил его, принял за вора и собирался уже вызвать полицию, однако Юсуф успел убежать. Ту ночь он провел съежившись в телефонной будке. Будку со всех сторон продувало, и к утру он закоченел так, что не мог разогнуть ноги. От погибели его спас один уже опытный египтянин, с котором он познакомился в городском саду. У Юсуфа не было ни работы, ни вида на жительство, кончились все деньги, и он уже подумывал о возращении в Египет, решив, что там, даже в тюрьме, ему будет легче, чем здесь. Но Маамун, который в Египте был рабочим, а здесь безработным, научил его, где есть и где спать. Сначала он привел его в благотворительную организацию, которая кормила бедняков бесплатным обедом и снабжала небольшой суммой денег, достаточной, чтобы поужинать, а вечером пригласил в свою личную опочивальню: они проникли в железнодорожные ангары, где стояли отцепленные закрытые вагоны. У Маамуна был свой ключ, с помощью которого он открыл спальный вагон первого класса с мягкими диванами и теплыми одеялами. Чтобы беспрепятственно пользоваться этой роскошью, требовалось одно — просыпаться до зари и покидать вагон до прихода рабочих. В этом вагоне Юсуф провел немало счастливых ночей. Но однажды утром, засидевшись накануне допоздна за выпивкой и разговорами, они проспали и, продрав глаза, обнаружили, что вагон движется на полной скорости в неизвестном направлении. Им пришлось перебираться из вагона в вагон, скрываясь от контролера, и удалось сойти незамеченными на первой же остановке. Но люди на перроне говорили на каком-то непонятном языке, и друзья долго слонялись в растерянности, пока не наткнулись на человека, похожего на араба, и не спросили его, где они находятся? Человек поначалу рассердился, решив, что над ним издеваются, но когда ему разъяснили в чем дело, сказал, что они, да будет им это известно, находятся в Милане. После того, как человек отошел, Маамун недоуменно спросил:

— А в какой стране этот чертов Милан?

— Как же вы сумели снова вернуться сюда? — поинтересовался я.

Оказалось, что вернулись они несколько дней спустя тем же путем и в том же самом спальном вагоне.

В рассказах Юсуфа все пережитые им трудности выглядели как анекдоты. Единственное, о чем он предпочитал умалчивать, это история его знакомства с Элен и женитьбы на ней. Слушая Юсуфа, я моментами вспоминал Педро Ибаньеса и думал, где он сейчас спит, в подвале или в поездном вагоне? И лучше ли ему, чем было в лагере для иммигрантов?

Время от времени Юсуф передавал мне приветы от эмира, спрашивавшего о моем здоровье. И каждый день я получал огромный, со вкусом подобранный букет цветов и визитную карточку, на которой значилось: «С приветом и пожеланиями скорейшего выздоровления от эмира Хамида бен…» В последний день перед выпиской я раздал дорогие, составленные из экзотических цветов букеты медсестрам, приведя их этим в полный восторг.

Бриджит приходила ежедневно в полдень, в свой обычный обеденный перерыв, в синем костюме и с букетиком цветов. Стоило ей переступить порог, как вся палата освещалась ее прелестной улыбкой. Я испытывал чувство гордости, видя, какие восторженные взгляды бросали на нее другие больные, как они пользовались любым предлогом, чтобы подойти к нам, заговорить с ней. Но гордость обернулась чувством стыда и неловкости, когда один из них после ее ухода многозначительно подмигнул мне и спросил, не она ли причина моей болезни. — В нашем возрасте, дружище, — сказал он, — лучше избегать молоденьких и красивых. Нашим сердцам уже трудно справляться с такой нагрузкой.

Я разозлился, насколько мне позволяли мои транквилизаторы, и пробормотал, что не желаю слышать подобных слов, что она просто друг, что у меня дочь ее возраста и еще что-то в этом роде. После того случая я стал уводить ее из палаты в холл или даже на другой этаж больницы. Во время посещений говорила больше она и тоже искала всякие забавные темы, чтобы развлечь меня. Мое состояние было таково, что я хохотал над тем, что не заслуживало и улыбки. А она радовалась моей детской смешливости.

Перед выпиской врач пригласил меня в свой кабинет и с чрезвычайной серьезностью уведомил, что он изучил историю моей болезни и находит, что в моем нынешнем состоянии я не должен заниматься журналистикой, и мне следует сменить профессию. Я чуть не рассмеялся, услышав такой совет, но обещал, что постараюсь последовать ему в самое ближайшее время. Еще мне предписывалось пить не более двух чашек кофе в день. Через две недели можно было прекратить прием успокоительных таблеток. Что же касается измерения давления и анализов крови на свертываемость, то эти процедуры должны были войти в обиход моей жизни. Я заверил доктора, что все понял, но, он, по-видимому, не поверил мне и повторил те же рекомендации другими словами.