Славомир Мрожек - Валтасар

Но сделать выбор оказалось недостаточным. В системе высшего образования произошли перемены. По разнарядке места — и на архитектурном, и на других факультетах — предназначались в первую очередь «рабочим», затем «крестьянам», а уж напоследок «трудовой интеллигенции». К какой категории принадлежал я? Принимая во внимание мою родословную — ко всем трем.

С тех пор ежегодно за каждое место на любом факультете боролись десятки и даже сотни абитуриентов. Так что, поступая на архитектурный, я принимал в расчет и проигрыш. Архитектура могла оказаться недосягаемой.

Последний экзамен я сдал 19 марта 1949 года. Еле переполз на «другую сторону зрелости». С общей оценкой — «удовлетворительно». Я объясняю это все большим пренебрежением к учебе, а также тогдашним моим состоянием, близким к истерическому. Меня очень тревожил вопрос: что, если я не сдам экзамены на аттестат? Однако просто учиться и хорошо к ним подготовиться у меня не было сил. С другой стороны, я очень хотел получить свидетельство о своей зрелости. Это означало свободу. Поэтому я сначала не поверил успеху, а потом пришел в необузданный восторг. Его степень можно понять по одной выходке — детской, но спонтанной. После объявления результатов мы с Лешеком Хердегеном [66] Лешек Хердеген (1929–1980) — известный актер и литератор. , с которым я тогда дружил, пошли к нему домой. Уселись в его комнате, и старенькая няня принесла свиные отбивные. Внезапно меня осенила идея — как отомстить за долгие годы школьных мучений. Я поделился своим замыслом с Хердегеном, который охотно с ним согласился. Как только няня, оставив еду на столе, вышла, мы тотчас же схватили тетради по математике, уже совершенно, по нашему мнению, бесполезные, и испещрили страницы жирными пятнами от котлет. Это и было нашей местью. Хотелось бы отметить, что у свободы много имен.

С месяц мы бродили сами не свои, опьяненные свободой. Но, кроме того, что я навсегда освободился от школьных уроков, в моей жизни мало что изменилось. Все мои проблемы остались при мне.

Неожиданно с кратким визитом в Краков приехал дядя Людвик. Он повел меня в ресторан, в ныне уже не существующий «Живец» на Флорианской. В таком относительно роскошном заведении я был впервые. Официанты, я заметил, относились к дяде почтительно, и тот принимал это как должное. Во время обеда я коротко рассказал ему о болезни матери, выпускных экзаменах и своих планах на будущее. Он слушал внимательно, с непроницаемым видом, а когда мы уже заканчивали обед, пригласил меня к себе в Камень, на все каникулы. И должно быть, догадываясь о моей ситуации, вручил мне порядочную сумму на расходы. Вместо того чтобы экономить, я купил себе первые в жизни часы и билет в первый класс. Подсознательно я установил свои приоритеты на всю жизнь.

В то время мне было девятнадцать лет. В 1941 году, когда я впервые увидел дядю Людвика, — одиннадцать. За восемь лет я почти забыл о нем. Когда он снова появился, я, конечно, его вспомнил, но никаких зарубок из прошлого в моей памяти не сохранилось. Тогда я был ребенком, теперь — почти мужчина. Изменился характер отношений между отцом и мной, а также — между мной и дядей Людвиком. Сегодня я уже понимаю, что для радикальных изменений требуется совсем немного времени.

В Камене я застал дядю в том же окружении, что и восемь лет назад. Та же секретарша, только поблекшая, и молоденькие хорошенькие служанки — восемь лет назад им было лет по восемь и они ходили в школу. Я устроился в домике над прудом и проводил там почти все время. Такой вариант оказался очень кстати, поскольку в Кракове я жил с отцом и сестрой и меня все больше тяготили их частые ссоры. Домик над прудом подходил мне идеально. Кровать, кресло и простой стол у окна на фоне сада — а больше ничего и не нужно. Я нуждался в передышке и покое, чтобы поразмышлять о своей свежеприобретенной зрелости. Каникулы в Камене пришлись ко времени.

Я с удовольствием совершал велосипедные прогулки. В богатом дядюшкином хозяйстве был не один велосипед, а несколько. Стояла прекрасная погода, разгар лета. Днем, после вкусного обеда, я отправлялся на велосипеде исследовать окрестности. Автомобили в то время встречались очень редко, люди заняты были жатвой, каждый на своем поле, и велосипед оставался, можно сказать, «владыкой дорог». В Ниске я разглядывал мост на Сане, тогда еще разрушенный. Рядом с временным понтонным мостом появились первые признаки восстановления. Солнце садилось, вокруг тишина. Помню, сидя на досках, я наслаждался предвечерним покоем и уплетал бутерброд с колбасой. Для заметки: в Камене я жевал непрерывно, и кухарка не могла надивиться моему аппетиту.

Посетил я и окрестности Соколова. Спустя несколько лет это место стало знаменитым — открылось, что именно там проводились тайные испытания ракет Фау-1 и Фау-2. Потом немцы запустили эти ракеты с побережья Пенемюнде [67] Деревня на северо-востоке Германии. на Лондон. Прошло всего три года после окончания войны, но все уже начало зарастать травой. Добротные прямоугольные строения еще стояли, но уже без дверей и запоров, напрочь опустошенные. Исчезла вся сантехника, был сорван кафель, вырваны электрические провода.

Соколов я объехал в самый полдень. Раньше там было еврейское местечко, теперь мертвое.

Не забывал я и о подготовке к вступительным экзаменам на архитектурный, хотя не очень понимал, как за это взяться. Еще в Кракове я часто ходил в Вавель, пытался рисовать и другие памятники старины, которые казались мне интересными. Но фантазия уносила меня прочь — я не мог сосредоточиться на скучном рисунке. У меня не было архитектурной жилки, как, например, у Януша Смульского, который стал знаменитым архитектором. Идея архитектурного высшего образования с самого начала казалась мне не слишком удачной, но я еще не признавался себе в этом. А в Камене был только один костел, к тому же весьма скромный, и рисовать его быстро наскучило. Так что я предпочитал ходить в лес неподалеку от усадьбы дяди Люд вика. Расстилал одеяло и углублялся в «Рабочий календарь 1949 года». Текст был еще нуднее, чем мои занятия рисованием. Ничего оттуда не помню, кроме одного: «Болеслав Берут [68] Болеслав Берут (Бернацкий) (1892–1956) — партийный и государственный деятель, с марта 1954 г. — первый секретарь ПОРП. родился в Рурах Иезуитских».

Лишь одно доставляло мне удовольствие — изучение английского языка. Уже в школе я много читал по-английски, даже серьезную литературу, частенько на уроках биологии или математики. И к выпускным экзаменам был уже прилично подкован.

Вечерами после ужина в кухне старого дома я прощался с дядей Людвиком и якобы отправлялся спать. Впрочем, никто меня не проверял. Подойдя к домику над прудом, я, вместо того чтобы повернуть налево, шел направо и перемахивал через забор. По ту сторону — ни души, пустое поле, за которым начинался лес. На чистом небе зажигались звезды. Отовсюду доносились разные ночные шорохи. Я бегом пускался к лесу. Бежал легко, без усилий. Так бегают девятнадцатилетние, и им кажется, что бежать они могут бесконечно. От беспричинной радости вырастают крылья, ноги не касаются земли, сердце работает в отличном ритме. Когда я подбегал к лесу, в небе как раз появлялась луна. Лес сразу менялся и казался зачарованным. Я тоже менялся и сливался воедино с луной, лесом, ночью. Так, по крайней мере, кажется мне сегодня, когда подобные прогулки уже навсегда остались в прошлом.