Славомир Мрожек - Валтасар

И все меньше принимал участия в партийной жизни. Секретный доклад Хрущева поверг в шок ПОРП и другие коммунистические партии Европы. Польская партия на время утратила былую уверенность. Этому способствовали многочисленные скандалы, в первую очередь скандал со Святлым — давним функционером УБ, который бежал в Америку, — да и робкая демократия последнего года тоже сделала свое дело. Партия пребывала в растерянности, поспешно менялись первые секретари, затевались разные реформы. Для таких, как я, — идеальный момент, чтобы исчезнуть. Свою принадлежность к партии я все больше ощущал как недоразумение, однако от этого она не переставала оставаться фактом.

Однажды я получил письмо из Варшавы, из правления Союза польских писателей, — и глазам не поверил. В письме сообщалось, что мне выделяется некая сумма в валюте на поездку в Париж. В Кракове такие же письма получили Ян Щепанский, Тадеуш Новак, Вислава Шимборская, кажется, еще несколько человек. Все — молодые, наши достижения были далеко впереди, а нас уже приглашали — и куда? — в Париж! Но это не всё. Такие же письма получили в Польше около двухсот человек, в основном молодежь. Позже, уже за границей, я разговаривал с человеком, который в то время занимал какую-то должность в правлении СП П. От него я узнал о некоторых закулисных подробностях, из которых следовало, что не все члены правления были сторонниками «нового». Что именно называлось «новым», в Польше знали очень хорошо.

Выделенная нам сумма была мизерная, но мы готовы были ехать на любых условиях, лишь бы побывать в Париже. Я сразу же написал, что согласен, и в ожидании ответа ломал голову над тем, как бы раздобыть в Кракове «Шаротку». Радиоприемник «Шаротка» в Народной Польше слыл чудом техники. Приемник еще ламповый, но мог работать и как на транзисторах. Говорили, что в Париже за него можно отхватить целое состояние, если наткнешься на польского еврея.

Первым очнулся от растерянности Советский Союз. Естественно — ведь он являлся родиной пролетариата, и орава «народных демократий» могла избавиться от ядовитых паров капитализма только после него. И в первую очередь должна от них избавиться Польша.

Случайно в утренних новостях по радио я услышал сообщение, прочитанное диктором с подобающей литургической торжественностью: первым секретарем КПСС избран товарищ Хрущев [111] См. сноску 108. . Так начался период правления Хрущева, запомнившийся кризисами в Польше и Венгрии, визитом Хрущева в Америку и Карибским кризисом, едва не погубившим земной шар. Как я уже писал, социалистические новости, даже такие важные, появлялись скупо и запоздало. Западные советологи долго еще спорили о том, что затевал Советский Союз.

«Войдут или не войдут?» — это звучало задолго до «Солидарности». Поговаривали даже, будто Хрущев приземлился на аэродроме в Бёрнерове под Варшавой и предъявил Гомулке ультиматум: если Польша не выполнит требования Советов, то они «войдут». Гомулка заверил Хрущева, что советские требования будут выполнены. Но попросил терпения, утверждая, что в Польше ситуация уже настолько обострилась, что быстро навести порядок невозможно. Хрущев согласился с этим и отбыл, а Гомулка сыграл такую же роль, какую позже, при Брежневе, сыграл Ярузельский, только в более мягкой форме.

У Хрущева хватало забот. Едва он уладил дела с Гомулкой, как потребовалась интервенция в Венгрию. Там ему повезло меньше, чем в Польше. В Будапеште вспыхнуло восстание.

Помню сообщения об этих событиях. Несколько ночей подряд мы сидели большой компанией на улице Св. Яна в Кракове. У одного джазового музыканта — уже не помню, у кого именно, — была полулегальная квартира. Мы беспрерывно слушали радио. Знакомые и полузнакомые входили и выходили, никто не спал, всех угнетала неизвестность. Польша была открыта со стороны Венгрии, польские военные корреспонденты находились в Будапеште, польские самолеты приземлялись там, доставляя кровь для раненых, — вот всё, что мы знали. Точная информация скрывалась, зато распространялись самые дикие слухи, сознательно инспирированные советской стороной. В результате никто не знал, что там творилось на самом деле. (Потом так продолжалось годами.) Советский Союз подавил восстание, а нас задушил пропагандой. Польша занялась своей «малой стабилизацией» [112] Так в Польше иронически называют период после бурных событий 50-х годов (Познаньское восстание, «гомулковская оттепель»), который, по сути, завершился полным крахом коммунизма в Польше лишь в 1989 году. и забыла о Венгрии.

Разумеется, мы ничего не знали о планах, намеченных Хрущевым и Гомулкой в Бёрнерове. Когда Гомулка вернулся из негласной ссылки [113] См. сноску 112. и стал Первым секретарем, мы все его любили, в том числе и я. Есть такой снимок: Гомулка на переднем плане — выступает с трибуны на площади Дефилад, а под трибуной — ликующая толпа, море восторженных лип. Вскоре после этого я уехал из Польши, и только после второго, следующего отъезда понял масштабы перемен, произошедших в Польше, — перемен к худшему.

Я выехал в Париж в самом конце 1956 года с Тадеушем Новаком, моим соседом, и с Виславой Шимборской. В Париже к нам должен был присоединиться Ян Юзеф Щепанский, который уехал немного раньше. Наша внутренняя связь с Краковом была тогда очень глубокой, глубже, чем теперь. Мы не представляли себе жизни в другом городе, тем более — в Париже. Перед отъездом я сшил себе костюм из черного крепа, из которого обычно шили траурную одежду. Материал приобрел в комиссионке. Поскольку начиналась зима, я заказал и жилетку, чтобы не мерзнуть. Костюм, сшитый самим паном Дычеком, главным портным «приличного общества», выглядел весьма элегантным и по тем временам модным. Я надел его в Париже только раз — ночью, в кабаре «Crazy Horse Saloon» [114] «Салун Бешеной Лошади» (англ.). . Но без жилетки, так как зима в Париже, в отличие от зимы в Восточной Европе, стояла очень теплая и я немилосердно потел.

В Париж мы ехали, кажется, через Катовице, но я в этом не уверен. Может быть, через Варшаву и северную часть Германии? Во всяком случае, сели в поезд в Кракове и вышли на следующую ночь в Париже, на Северном вокзале. Мы стояли на перроне. Я — в красной буцувке [115] Гуральская вязаная шапочка с обязательным помпоном. и довоенном пальто, которое выменял у Хердегена за нового «мишку» [116] Так называли куртки из искусственного меха. болотного цвета. Тадеуш Новак — в синем берете, как всегда, надвинутом на лоб, и Вислава Шимборская в платочке, завязанном под подбородком. Никто нас не встречал.

И тут во мне проснулся зверь — назову его «отчаявшийся лев». Ситуация была из тех, когда никто уже ничего сделать не может и мне остается только самому что-то предпринять. В смысле знания французского языка на Тадеуша рассчитывать не приходилось. Как и на Виславу Шимборскую — да и не гоже рассчитывать на женщину, которая провела в дороге день и две ночи. Так что вся ответственность легла на меня, тем более, что перед отъездом я начал учить французский. Уроков я взял слишком мало, чтобы свободно разговаривать, но тут уж ничего не поделаешь.