Питер Хёг - Дети смотрителей слонов

Так что в 12 часов дня, когда, как мы прекрасно знали, в лечебнице время обеда, Тильте, Ханс, Баскер и я отправились в «Большую гору» — тогда там ещё не было охраны. С собой мы прихватили кубок, который дали понюхать Баскеру, а потом стали одна за одной обходить все комнаты. Мы нашли деньги в третьей комнате, или, точнее, Баскер нашёл их, они даже не были спрятаны — просто лежали в незапертом ящичке шкафа, в котором на дополнительных выдвижных перекладинах висело двести галстуков.

Когда граф вернулся с обеда, мы сидели в его комнате. Он замер в дверях и произнёс: «Рад вас видеть». И тогда Тильте сказала: «Мы тоже рады вас видеть. И будем рады снова увидеть деньги».

Это была наша первая встреча с графом, и после преодоления некоторых трудностей и всяких мелких недоразумений, которые неизбежны, если ты только что застукал собеседника на том, что он вломился в твой дом и украл пятнадцать тысяч крон, в нашей компании воцарилась замечательная атмосфера. Мы рассказали ему о жизни на Финё, а граф рассказал о своём детстве на севере Зеландии в окружённом рвом замке, в котором можно разместить одновременно двести пятьдесят гостей. Он поведал нам о том, как после окончания частного интерната Херлуфсхольм отец с матерью подарили ему квартиру, которую он тут же продал, чтобы закупиться кеталаром — это, по его словам, что-то вроде ЛСД, но забавнее — делаешь укол и две минуты спустя тебя через точку в черепе выбрасывает в космос.

Я тогда заметил, как Ханс вздрогнул при упоминании о выбрасывании в космос.

Каждый день в течение года граф колол себе кеталар, и когда деньги кончились, он оказался без крыши над головой. Но обстоятельства сложились так удачно, что как раз начался сезон грибов, так что он поселился в палатке в лесу. Там, по его словам, обитали маленькие гномики, они ежедневно собирали для него псилоцибины, которые столь же хороши, как и мескалин, а когда похолодало, и он, переехав в город, поселился в подъезде дома в районе Нёрребро, гномики стали приносить ему какао с молоком, валиум, а иногда и дозу героина, и так он и перебивался, пока его не задержали, не отправили в суд, а потом на Финё.

Ушли мы от графа в тот вечер затемно. К этому времени мы уже были друзья не разлей вода, и каждый из нас дал ему по тысяче крон, и пока мы шли к выходу из «Большой горы», он стоял у окна и пел нам.

Петь он продолжает до сих пор: примерно два раза в месяц, облачившись в розовый костюм в крупный белый горошек и вооружившись архилютней — это такой музыкальный инструмент, который звучит и выглядит, как нечто инопланетное — он появляется на лужайке под нашими окнами. И распевает примерно с полчаса. Граф чувствует влечение как к мужчинам, так и к женщинам, поэтому он влюблён и в Тильте, и в Ханса — как крыса в два сыра, и вначале мне было непонятно, как всё это объяснить приходящим ко мне в гости приятелям, которые слышали графа и видели его с этой архилютней. Трудно было также объяснить то, что время от времени ему приходится отрывать руку от инструмента, чтобы дирижировать маленькими голубыми человечками, которые, как он утверждает, живут под нашей верандой и которые ему аккомпанируют. Но со временем мы к нему привыкли. Тильте, с присущей ей сдержанной скромностью, говорит, что если у тебя есть королевство, то у тебя должно быть и множество самых разных подданных, и граф понемногу стал превращаться в члена семьи.

Насколько он продвинулся в этом вопросе, Тильте как раз и собирается сейчас выяснить.

— Рикард, — говорит она, — разве не прекрасный вид открывается отсюда?

Граф кивает. Он тоже считает, что с террасы «Большой горы» открывается чудесный вид. Особенно сейчас, когда присутствует пищевая добавка в виде Тильте.

— С тех пор как мы здесь были в последний раз, — говорит Тильте, — здесь, похоже, появилась постоянная охрана у ворот. Наверняка чтобы у пациентов и персонала возникло ощущение защищённости и спокойствия.

Граф кивает, да, так оно и есть.

— А белые датчики, — продолжает Тильте, — те, что на стене вокруг сада, это, должно быть, такие хитрые приспособления, которые должны срабатывать, если кто-то перелезает через стену, и они также призваны создавать ощущение спокойствия, так ведь?

Граф кивает, да, именно ради этого они и установлены.

— И потом эти синие браслеты, которые на нас надели, — говорит Тильте.

Граф начинает переминаться с ноги на ногу.

— Не кажется ли тебе, Рикард, что нас с Петрусом посадили под замок, словно каких-нибудь поросят на откорм? Не дав нам возможности встретиться с адвокатом, без судебного решения.

Граф молчит.

— А это наша комната, — безжалостно продолжает Тильте. — Просторная, с видом, как в самой дорогой гостинице. Рядом — милейшие люди. С одной стороны Катинка, которая прилетела вместе с нами на самолёте. С другой стороны Ларс, который был в том же самолёте. Ларс и Катинка. Не кажется ли тебе, Рикард, — попробую воспользоваться своим жизненным опытом — что они похожи на полицейских?

— Они пробудут тут всего несколько дней, — отвечает граф.

В своё время все ужасно удивились, когда такой мультимиллионер, как граф, решил купить «Большую гору» и снизошёл до того, чтобы в ней работать. Но нам с Тильте это нетрудно понять. Дело в том, что большинство пациентов лечебницы довольно-таки интересные люди.

Многие обыкновенные датчане, даже на Финё — в основном это взрослые, но есть среди них и молодые, — придерживаются точки зрения, что из всех унижений и оскорблений, которые выпали на их долю, жизнь — всё-таки самое страшное. Иначе обстоит дело с пациентами «Большой горы». Каждому из них случалось терять всё, так что они как будто лучше понимают, что, может быть, стоит — хотя бы раз в году — немного порадоваться тому, что ты живой.

Именно этот spirit [7] Настрой (англ.) . и привлёк графа, и поэтому он по большей части на стороне пациентов, но именно сейчас, в разговоре с Тильте, ему трудно быть на этой стороне.

— Рикард, — продолжает Тильте, — мы прекрасно понимаем, что Баскер — шустрая собака. А Петрус — непоседливый ребёнок. Но ты хочешь сказать, что нельзя было обойтись без двух полицейских в штатском, плюс радионаблюдения, плюс этой лечебницы, охраняемой, словно лагерь для военнопленных, чтобы с ними справиться?

Граф согласен, он тоже об этом думал.

Тильте делает то, что в Любительском театральном обществе города Финё называют «искусственной паузой».

— Представь себе заголовки газет, Рикард.

Тильте научилась этому у нашей прабабушки при некоторых обстоятельствах, к которым я позднее вернусь, и чувствуется, что в этом она уже поднаторела — её слова звучат ещё более зловеще и неотвратимо, чем в общежитии, в комнате Ханса.