Питер Хёг - Дети смотрителей слонов

Он берёт меня за руку, и следует отдать ему должное — захват у него, как у трубного ключа.

— Ты выходишь за дверь, — говорит он, — и ждёшь там окончания урока. На перемене мы идём с тобой к Биргеру, и там мы втроём побеседуем об уровне твоих знаний.

Папаша Биргер — заместитель директора школы. Он приехал вместе с Александром с материка, и, по слухам, отказался от многообещающей карьеры в министерстве обороны, чтобы вместо этого наводить порядок в городской школе Финё. Встреча с ним никогда не доставляет удовольствия, но на сей раз, в присутствии Александра Финкеблода, она сулит настоящую катастрофу.

И тут со мной что-то происходит. Сам я считаю, что причина всего кроется в моих духовных упражнениях, потому что к этому моменту мы с Тильте уже давно обнаружили дверь, и перешли к тому, что в мистике называется глубинным процессом. Я чувствую, как поднимаюсь во весь свой рост — метр пятьдесят пять, смотрю Финкеблоду прямо в глаза, которые в этот момент похожи на жерла пушек фрегата «Ютландия» в гавани Эбельтофта, куда нашу школу каждый год в первое воскресенье сентября возят на экскурсию.

— Я в любой момент, — слышу я свой голос, — готов променять все знания на свете на возможность хотя бы мельком взглянуть на затылок Конни!

Сначала на неопределённое время наступает упоминавшаяся ранее гробовая тишина.

Потом Александр Финкеблод выносит меня из класса, подтверждая тем самым, что у него гораздо больше грубой мышечной массы, чем можно предположить — при его худощавой фигуре и холёном внешнем виде, — и на всём пути до кабинета Папаши Биргера утешением мне служит лишь толика гордости оттого, что они считают, что по одиночке им со мной не справиться.

Но вдруг Александр Финкеблод останавливается — потому что на пути у него возникает Тильте.

— Александр. — говорит она. — Я хотела бы переговорить с вами наедине.

Теперь-то вам уже, конечно, как и мне, ясно, что Тильте может остановить несущийся товарный поезд, и, естественно. Финкеблод останавливается, как будто его поразил смертоносный луч из фильма «Чужой», после чего — с остекленевшим и пустым взглядом — отпускает меня и идёт вслед за Тильте в комнату, где хранятся учебники.

Тильте закрывает за собой дверь, и за ней они обмениваются какими-то фразами, которые остались бы скрыты от потомков по соображениям тактичности и долга, если бы я не приложил ухо к замочной скважине и поэтому поневоле не подслушал бы их разговор.

— Александр, — говорит Тильте, — не знаю, известно ли вам, что у моего младшего брата немного повреждён головной мозг, у него вода в голове, это следствие родовой травмы.

Финкеблод отвечает, что ему об этом ничего не известно, и говорит он вяло, механическим голосом, которым начинают говорить многие мужчины, когда они оказываются с Тильте с глазу на глаз.

— Это первая причина, — продолжает Тильте, — по которой я предлагаю вам не вести его в кабинет вашего заместителя. Вторая, более важная, состоит в том, что если вы отведёте его туда, то тем самым поставите под сомнение свой талант учителя, который вообще-то, как всем в школе хорошо известно, действует на учеников завораживающе.

Финкеблод делает попытку ответного удара, бормоча что-то вроде того, что я вечно мешаю всем на уроках. Но Тильте отражает атаку ещё до средней линии.

— Питер проходит курс лечения, — сообщает она, — ему в голову имплантировали кран, чтобы мы каждое утро, перед уходом в школу, могли сливать воду.

Финкеблод замолкает, я едва успеваю отскочить от двери, когда они выходят, и он смотрит на меня взглядом, в котором сквозит какое-то подобие сострадания, из чего я заключаю, что у них возник чрезвычайно глубокий контакт, хотя он и не побывал в знаменитом гробу у Тильте в комнате. Мы возвращаемся в класс, где все смотрят на меня, как будто я зомби, который хотя и способен двигаться, но которого нельзя назвать по-настоящему живым существом.

Когда проходит какое-то время, я колоссальным усилием заставляю себя поднять голову и осмеливаюсь взглянуть на Конни. Над её затылком витает ореол задумчивости.

А на следующий день меня догнала Соня и передала вопрос Конни: хочу ли я с ней встречаться?

Всё это необходимо знать, чтобы понять происходящее в салоне «Белой дамы», теперь вам ясно, почему Александр Финкеблод говорил о воде в голове, и что Тильте меня героически спасла, но одновременно это может служить примером того, как работает карма: ведь то, что было маленькой ложью во спасение, оборачивается теперь для нас большой проблемой.

Из-за стойки, за которой мы прячемся, нам видно, что Ларс и Катинка держатся под столом за руки.

— Мы сопровождали детей по пути из Копенгагена, — говорит Катинка. — Мне кажется, они вовсе не похожи на преступников.

Вокруг неё возникает некоторое напряжение.

— Я наблюдал за ними два года. — говорит Александр Финкеблод. — И за их собакой. Она пыталась спариваться с Баронессой — моей афганской борзой. И не один раз. И не так, как это обычно бывает у собак. Это было похоже на изнасилование.

Хотя Катинка и Ларс сидят к нам спиной, мы чувствуем, как в их души закрадываются некоторые сомнения.

— Полностью согласен с вами. — говорит Торкиль Торласиус. — Как врач и психиатр. А вспомните, как мальчишка прикинулся вараном. И у меня есть подозрение, что они вполне могут оказаться здесь на судне. В качестве представителей какой-нибудь религиозной секты.

Мы с Тильте чувствуем, что Ларс и Катинка начинают ещё больше сомневаться, ясно, что теперь они уже не испытывают прежнего доверия к Александру и Торкилю Торласиусу.

Александр Финкеблод встаёт.

— Давайте выпьем шампанского, — говорит он. — Когда детей поместят в надлежащие учреждения, я сам лично усыплю их собаку.

Очевидно, он решил так пошутить, но я что-то не уверен, что Ларс с Катинкой поняли смысл его шутки — они задумчиво провожают взглядом Александра, который отправляется за шампанским.

Мы делаем знак Рикарду, он отступает назад в морозильник и захлопывает за собой дверь. Мы с Тильте прячемся за стопками салфеток и скатертей.

Минуту спустя Александр Финкеблод возвращается. В руках у него шампанское. Но лицо приобрело цвет замороженного овечьего сердца в вакуумной упаковке.

Он обходит стойку, подходит к столу, но не садится.

— В морозильнике тело, — говорит он.

Он говорит это довольно громко, голосом, который поэт назвал бы загробным. Буллимилла слышит его слова. И идёт к столику. Выражение её лица таково, что невольно думаешь, как повезло Александру, что под рукой у неё нет какого-нибудь топора для рубки мяса.

— Надеюсь, что так, — говорит она. — У нас в этом морозильнике больше трёх тонн лучшего экологически чистого мяса.