Питер Хёг - Дети смотрителей слонов

Говоря это, она кивает в сторону Александра Финкеблода.

При этом она вынуждена отвести взгляд от Торкиля Торласиуса.

С таким вещами не стоит шутить. События последних дней открыли нам с Тильте глаза: Торласиус обладает темпераментом испанской донны, а сейчас темперамент ещё и развился благодаря ударам, нанесённым за последнее время ему судьбой. Да к тому же, в прошлом у него Академический боксёрский клуб.

Как и можно было предположить, он подскакивает, словно чёртик из коробочки, и делает хук, нацеленный в диафрагму Катинки.

Это удар, в который вложен весь его вес. Если бы он достиг цели, то Катинке было бы чем заняться. Но этого не случилось. Потому что рука, тяжёлая как топор для рубки мяса, падает на руку профессора и останавливает его. Это рука Буллимиллы.

— Что я там слышала про канапе? — спрашивает она.

Вообще-то не Торкиль Торласиус должен был отвечать на этот вопрос, но он тем не менее это делает, и ответ его — удар слева в висок Буллимиллы.

Но этот удар также не достигает цели. Потому что Катинка подходит сзади, перехватывает руку профессора, выкручивает её и укладывает его на стол. Одновременно с этим она незаметно извлекает откуда-то наручники, и вот уже во второй раз за двадцать четыре часа профессор задержан.

Нам с Тильте всегда представлялось очень интересным, что вокруг великих мистиков неизменно собирается группа поддержки из лиц противоположного пола, возьмите, к примеру, женщин вокруг Иисуса, Будды и Айнара Тампескельвера Факира, который никуда не ходит без своей матери, дочерей и по крайней мере двух лучших игроков женской команды. Мы с Тильте решили, что, может быть, это какая-то закономерность, действующая всякий раз, когда формируется выдающаяся личность, и теория эта сейчас находит подтверждение за столом — становится ясно, что женщины, сопровождающие Торкиля Торласиуса не собираются сидеть и молча жевать сдобные булочки, в то время как уводят их альфа-самца.

Только что жена Торкиля сидела, попивая травяной чай и хрустя хлебцами без масла, и вот она уже извергает огонь и дым из ноздрей и набрасывается на Катанку и Буллимиллу.

Мы с Тильте выбираем стратегический момент, чтобы тихо удалиться. Направляясь к дверям, я вижу, как Ларс кладёт руку на плечо Веры-секретаря, очевидно, чтобы не дать ей сбежать.

— Я не терплю, когда ко мне прикасаются. — заявляет Вера.

Говорит она это таким голосом, что Ларс должен был бы немедленно её отпустить — если бы услышал её. Но он занят разворачивающейся catfight [19] Склока между женщинами (англ.) . и тем, что вся ситуация грозит стать неуправляемой.

— Отпустите её, — говорит Анафлабия. — Она мой секретарь.

— Да будь она хоть вашим стилистом и личным шоппером. — говорит Ларс, — вы обе отправитесь в отделение для дачи объяснений.

И тут Вера демонстрирует, насколько серьёзно её заявление о том, что она не терпит чужих прикосновений. — она коленом ударяет Ларса в живот.

Это последнее, что мы с Тильте и Баскером успеваем увидеть, — мы вырываемся на свободу и бежим вниз по трапу.

На причале Лангелинье нас встречают не просто члены комитета по приёму гостей, нас ждёт целая толпа, человек сто, среди которых много журналистов, фотографов и людей с телекамерами — что ещё раз подтверждает всемирное значение острова Финё.

Мы с Тильте стремимся поскорее смешаться с толпой, ведь мы уже преодолели такой большой путь, и при этом Ларс с Катинкой нас не опознали, было бы чрезвычайно неприятно сейчас на них наткнуться, так что мы самыми первыми спускаемся по трапу.

Но мы недооценили журналистов. Оказывается, эти люди могут выстроить такую стенку, как будто мы с Тильте собираемся бить свободный удар в штрафной площадке. Они нависают над нами как ястребы, тычут в нас микрофонами и спрашивают, к какой именно конфессии мы принадлежим и чего мы ждём от конференции, и тут я вынужден признать, что к такому повороту событий мы не готовы.

В подобной ситуации, когда внезапно нарушаются твои планы, последователи великих духовных учений потирали бы руки, утверждая, что именно в таких случаях мы воспринимаем мир смело и открыто в его шокирующей непредсказуемости, дзэн-буддисты сказали бы, что следует прислушаться к своему дыханию, приверженцы веданты заявили бы, что следует спросить самого себя, чьи это планы, собственно, нарушены, а монахини в монастыре Терезы Авильской где-нибудь в Андалусии настаивали бы на молитве «Да свершится воля Божья», и по мере возможности мы с Тильте пытаемся делать всё это одновременно.

Но тут-то в состоянии рассеянности я допускаю ошибку: я перестаю крепко держать Баскера, который к этому времени уже устал прятаться под занавесками Калле Клоака и решил выбраться, чтобы тоже поучаствовать в происходящем. Он выпутывается из складок и несётся по трапу в поисках места с хорошим обзором.

Именно в этот момент, совершенно некстати, появляются Александр Финкеблод, Торкиль Торласиус и три женщины — все в наручниках, в сопровождении Ларса и Катинки.

У Ларса под глазом фингал, который уже сейчас такого размера, что им с Катинкой следовало бы повременить со свадьбой хотя бы пять-шесть месяцев — раньше опухоль вряд ли спадёт. Но, несмотря на это, он всё равно замечает Баскера, и Катинка тоже. Они его не только замечают, но ещё и узнают, делая при этом заключение, что мы с Тильте не можем находиться далеко отсюда. Потом они видят нас с Тильте, и тут их мыслительный процесс приостанавливается — они поражены нашим одеянием. Но логика всё же побеждает сомнения, они понимают, что это именно мы, которых они должны были стеречь и которые сбежали менее двадцати четырёх часов назад.

Ларс до этого момента крепко держал Александра Финкеблода и Торкиля Торласиуса, но теперь он отпускает их и бросается за нами.

Как всё-таки отрадно видеть — даже нам с Тильте, — когда сотрудник полиции, находясь в столь сложной ситуации, с таким усердием выполняет свой долг. Ведь именно благодаря этому усердию мы все и можем спокойно спать по ночам.

К сожалению, именно это усердие сейчас лишает его способности трезво смотреть на вещи. Лично я никогда бы не оставил таких типов, как Александр Финкеблод и Торкиль Торласиус, без присмотра, во всяком случае в их нынешнем душевном состоянии. Потому что именно из-за такой мимолётной оплошности всё может пойти прахом.

Я оборачиваюсь к журналистам. Они не обратили должного внимания на происходящее, а если даже и обратили, то вряд ли смогли что-нибудь понять. Они по-прежнему ожидают от нас с Тильте ответа на вопрос, кто мы такие.

— Мы всего лишь хористы, — объясняю я. — Мы аккомпанируем великим исполнителям транс-танцев, Александру и Торкилю, они стоят вот там на трапе.