Джон Барт - Всяко третье размышленье

— Звучит довольно мило, — признает матушка Дж., лежащая в постели, которую она покидает все реже и реже (и которая стоит теперь в гостиной, поскольку одолевать подъем по лестнице матушке уже не по силам).

Именно так, Довольно Мило, все и выглядело, Но крайней мере сначала: приподнятое настроение, веселье, кто-то сострит — все смеются, взаимное подтрунивание, грубоватые шуточки, пение под автомобильное радио, обсуждение Больших Вопросов Жизни, — пачки только что появившихся сигарет „Кент“ с фильтром пустеют одна за другой под пиво и еду, наскоро приготовленную на походной плите, а мы неуклонно продвигаемся на юг, переезжая от кемпинга к кемпингу, от Национального парка к Национальному парку, — не по нынешним соединяющим штат со штатом скоростным шоссе, которые только еще предстоит построить администрации Эйзенхауэра, но по 9-й федеральной магистрали и разного рода второстепенным дорогам, ежедневно пополняя бензином по 25 центов за галлон бак упивающегося горючим старого „олдса“ — Виргиния, обе Каролины, Джорджия.

— По зрелом размышлении, — наполовину серьезно сокрушается Рассказчик, едва покинув пределы Чарльстона, штат Южная Каролина, где он в третий или четвертый раз наполнил этот самый бак (они договорились платить за горючее поочередно, и в этот день черед был его), — нам, может, и стоило бы выставлять всем напоказ наши ёбаные большие пальцы и передвигаться автостопом.

От неизменно рассудительной Марши поступает возражение:

— Интересно, кто это стал бы подсаживать нас четверых со всем нашим барахлом? Я полагаю — никто.

— Не вижу проблем, — шутливо отвечает ей Нед. — Мы, мужчины, прячемся, вы, сексуальные фифочки, стоите на дороге: одна рука на бедре, большой палец другой поднят кверху.

Шуточку подхватывает Джинни.

— Другой большой палец? — притворно удивляется она. — Не ёбаный большой палец, как ты именовал его прежде?

Она осматривает оба своих, потом игриво посасывает каждый.

— И кстати, какой из них? На вкус они одинаковы.

— Зависит от того, куда их вставляешь, сообщает, театрально подмигивая, Нед.

Мы едем к Киава-Айленду, надеясь, что берег там окажется достаточно теплым для ночевки в палатках, если не для купания нагишом, перспективу коего, во Флориде, а то и в Джорджии, мы — во всяком случае, мужчины — с радостью предвкушаем. Дж. И. Ньюитт находит risqué [50] Рискованный (фр.). выходки Джинни Гиман интересными; его подруга — нет. Развалясь на заднем сиденье „олдсмобиля“, он демонстративно обнюхивает собственные большие пальцы, затем тянется к Маршиным, однако та легонько отталкивает его руки. Подбираясь к их первому, первокурсному соитию, они сначала тискали друг дружку сквозь одежду, потом забрались под нее, и тогда указательный палец взволнованного Рассказчика прошелся по влажной Вульве девушки, а там и проник в ее Влагалище (волнующие слова, их так живо воскрешают в памяти mons Veneris [51] Венерин холм (лат.), то есть женский лобок. , что в воображении Дж. они всегда начинаются с прописных букв), прежде чем впервые ввести туда свой смущающийся, но готовый на все пенис, — то же самое он привычно проделывает и до сей поры: в виде любовной прелюдии и для пущего предсовокупительного увлажнения. Ему случается даже, когда они любят друг друга в сидячей позиции или он лежит на спине, а Марша восседает на нем, слегка проникать тем же пальцем в ее анус (против него она возражает из соображений скорее гигиенических, чем нравственных, давно уже дав понять, что никаких анальных сношений, кои Нед, по его уверениям, практикует время от времени с Джинни, у них не будет. Ей геморрой без надобности, большое спасибо!). Да, но большие пальцы?

— Фиоритура речи, не более, — сообщает в тот вечер Нед (мы сидим у костра и болтаем на эту тему, подкрепляясь хот-догами и пивом). Вслед зачем вставляет в рот Джинни извлеченную им из булочки, похожую на жареный фаллос сосиску, а другой рукой зачерпывает со сковородки тушеную фасоль. — Пальцы были придуманы раньше, чем поебоны, ведь так?

— Я — за, обеими руками, — вот лучшая реплика, какую удается придумать Рассказчику.

— За что? — с притворным недоумением осведомляется Марша, а Джинни, нарочито зажмуриваясь и поджимая ягодицы, шепотом отвечает:

— За большие пальцы.

Обе пары, возбужденные игривыми шуточками, приканчивают пиво и уединяются, если так можно выразиться, в их стоящих бок о бок посреди почти безлюдных, поскольку еще холодных, Киавских дюн палатках: Рассказчик с Маршей тихо устраиваются в уютных пределах двойного спальника, он обнимает подругу сзади и выскакивает из нее перед самым извержением семени, поскольку кондомы оба находят отвратными, а вставить диафрагму она никак не удосужится; Нед и Джинни, будто напоказ соседям, ведут себя в их еще освещенной изнутри палатке весьма непринужденно:

— Да! Да!

— А вот это тебе как?

— Да!

— Он что же, сразу два больших пальца ей вставил? — гадают их приятно утомленные соседи.

— Если не три — на ногах их тоже по штуке имеется.

К чему Марша добавляет:

— Эта девица, голову даю на отсечение, она готова проделывать что угодно и схем угодно!

— Интересная мысль, — на пробу замечает Рассказчик, однако ответа не получает.

— По зрелом размышлении, — говорит Нед назавтра или через день, — не желаю я жениться только для того, чтобы спастись от призыва.

Мы разбиваем лагерь на Амелия-Айленде, чуть южнее границы штата Флорида, мальчики разбирают рюкзаки и ставят палатки, девочки отправляются на машине в ближайший универсальный магазин, дабы пополнить наши запасы, самые разные — ото льда и еды до туалетной бумаги и „тампахса“: Джинни объявила, что чувствует приближение месячных („Хреново вам придется, ребятки“, — подтрунивает над ней Рассказчик, на что Джинни ответствует: „Кто тебе это сказал? Кота можно убить не одним способом“. — „Да и кот в нашем мешке не один, — добавляет Нед, — на всякую киску хватит“. — „Ну хватит уже!“ — обрывает его Марша, которая позже с укором скажет Дж., что заткнуть Неду рот следовало ему).

— Вы с Маршей женитесь сколько влезет, у вас так и так давно к этому дело идет. А я к оседлой жизни пока не готов.

После семнадцати лет непрерывной учебы-учебы-учебы, заявляет Нед, от детского сада до бакалавриата, он почти решил, что в магистратуру поступит, если поступит вообще, по Журналистике, а не по Творческому Писанью: проведет, рискуя загреметь в армию, год или два в Джонсе Хопкинсе или в Айове (Хопкинс, признает он, университет получше, однако в его программе МИ присутствует лишь символический курс по журналистике, а Айова дает практическую подготовку к работе газетчика), а после вылезет из Башни Слоновой Кости и бросится В Объятия Жизни — как молодой Хемингуэй, который не идет у него из головы на всем нашем пути к Ки.