Джон Барт - Всяко третье размышленье

Говорит Нед Проспер:

— Я за, — и, поднявшись на нетвердые ноги, поднимает и Джинни Гиман.

Впрочем, встав, она освобождается от его руки, бросает на Маршу Грин заговорщицкий взгляд и произносит:

— Гузки и грудки — да, купальники — нет. Ты за, Марша?

— А то.

И к весьма немалому удивлению их компаньонов мужеска пола, обе девушки, исполняя, по-видимому, достигнутое ими ранее соглашение, стягивают с себя и бросают на одеяло лифчики, вылезают из трусиков (по нынешним меркам ни те ни другие особо скудными не назовешь: бикини хоть и было изобретено во Франции середины 1940-х и названо в честь атолла в южном Тихом океане, на котором США испытывали атомные бомбы, но популярность в Америке приобрело лишь после фильма 1957 года «…И Бог создал женщину» с участием Брижит Бардо и исполненной Брайаном Хайландом в 1960-м песенки «Крошечное, где ты ныне, желтое в крапинку бикини?» — то есть ко времени, когда атомные бомбы сменились ядерными), а затем берутся за руки и бегут, спотыкаясь и смеясь, к еще почти спокойной воде.

— Ну и ну! — дивится Рассказчик, вглядываясь в их равно соблазнительные тела — одно ему, разумеется, хорошо знакомо, другое интересно в особенности, поскольку демонстрируется в первый раз. — Какая картина!

— Хрен с ней, с картиной; главное — было 6 за что подержаться! — И Нед наставительно рекомендует: — Срывай цветы удовольствия, пока они, на хер, в руки идут.

Нимало не понимающий, что здесь происходит, да и происходит ли вообще, но все же смакующий новый для него кайф от травы и голого купания à quatre [59] Вчетвером (фр.). , Рассказчик послушно снимает плавки (Нед от своих уже избавился) и шатко трусит к воде, по пути убеждаясь украдкой, что его отвислый, упакованный в крайнюю плоть пенис вполне выдерживает сравнение с таковым же его компаньона (поколение американских англосаксонских мужчин-протестантов тогда только еще возникало — «мужская составляющая бума рождаемости, созданного доктором Споком», для коей гигиеническое обрезание стало привычным делом: оно постигло бы и сыновей Неда Проспера и Джорджа Ньюитта, когда бы первый прожил достаточно для того, чтобы наплодить потомство, а последний оказался способным к размножению). Девушки, по подбородки вошедшие в холодную воду, плещутся ею, почти истерически повизгивая, друг в дружку, а когда к ним присоединяются их поклонники, наша четверка обращается в клубок мокрых конечностей и промокших волос, и мы хохочем и тискаемся, обнимаемся, взвизгиваем и сквернословим. К чьей крепкой межьягодичной расщелине на краткий миг прижимается вышеупомянутый, упакованный в крайнюю плоть? Кто недолго, но в самом непосредственном смысле держит Рассказчика за яйца? Какая разница?

Лишь первый зримый просверк молнии и первый слышимый раскат грома выгоняют нас из воды, и мы, еще продолжая опоры и потеха ради хвататься друг за дружку, радостно мчим по усеянному раковинами песку к нашим лежащим бок о бок одеялам, торопливо втискиваем невысохшие тела в купальные костюмы (и вправду ли между ног хихикающей Джинни болтается хвостик тампона? Рассказчику, слепо возящемуся с помутневшими от водяной пыли очками, толком разглядеть его не удается), собираем наши манатки и как можем споро бежим, одолевая поднявшийся ветер, по почти опустевшему пляжу, чтобы забиться под пирс и переждать недолгую, но неистовую грозу, — там наш охрипший квартет кучкой сидит на одном одеяле, накрывшись другим, а вокруг полыхают молнии и грохочет гром.

СВЕРКТРАХ!

Гроза налетела на берег и сгинула; вновь просияло солнце как раз вовремя, чтобы успеть потонуть в Заливе и сделать это намного эффектнее, чем в Чеса-пике, как то описано в Солнцеворотном Истолковании Постравноденственного Видения № 1 Джорджа Ирвинга Ньюитта, — однако с данным Сверктраховым рассказом о его же Видении/Грезе/Глюке/Всем что угодно № 2 мы еще не покончили.

— Может, избавишь нас от подробностей? — спрашивает в Двадцать Первом Столетии Аманда Тодд. — Дьявол, как уверяют, кроется в деталях.

Согласен, любовь моя, однако дьявольские детали не есть нечто само собой разумеющееся. Конечно, любой первокурсник, получивший четверку с плюсом за Творческое Писанье, способен более или менее предсказать, что должно с минуты на минуту произойти…

— То есть что эти двадцати с чем-то летние англосаксонско-протестантские старшекурсники-американцы, экспериментирующие в середине столетия с сексуальной свободой, с минуты на минуту перейдут некую черту и это спровоцирует последующий Сверктрах с разрывом их межличностных отношений — так?

Ну, так и не так: так относится к первой части твоего предсказания; не так — ко второй, в которой наш Сверктрах выдохнется в простенький всхлип.

— Ой-ой-ой, ну тогда продолжай: всяк член за себя, один только дьявол за всех.

На самом деле это почти точное резюме случившегося.

Чтобы разбить на ночь наше становище, МЫ возвращаемся, увязая в песке, к фургончику (увязая, но «завязывать» ни в ноем случае не собираясь, — вместе с палатками мы извлекаем из багажника «олдсмобиля» бутылку джина «Гилбейс» и еще одну — с тоником, — добавку к почти приконченным рому и коке), а затем трогаемся в трудный обратный путь по еще не оборудованному для удобства туристов сумеречному пляжу. Нед и Рассказчик ставят палатки на вымоченном грозой песке; девушки, тихо переговариваясь — судя по звучанию их голосов, они то подтрунивают одна над другой, то пререкаются, — на скорую руку сооружают из наших прискорбно оскудевших запасов ужин: подобие зачаточных сэндвичей, которые мы поедаем при свете керосиновой лампы, запивая перенявшим температуру окружающей среды джином с тоником. А затем, поскольку десерт отсутствует, докуриваем остатки марихуаны — она предназначалась для Ки-Уэста, ну да какого черта.

— И вправду, какого черта? — громко интересуется Марша Грин. — Какого черта все мы делаем, как по-вашему?

— Погрязаем в обжорстве, пьянстве и развлечениях, мм? — подсказывает Рассказчик. — Меж тем как завтра — ну самое малое через неделю — нам предстоит стать Ответственными Взрослыми Людьми?

— А после — пшш! И мы уже умерли, — говорит Нед, — едва успев отведать Жизни с прописной «Ж». На хрена нам Нейплс, штат Флорида: я хочу увидеть настоящий Неаполь, Венецию, Пари! Увидеть Таити, Пирамиды, Великую и ёбаную Китайскую стену!

— А я, — говорит Марша, — я до того, мать мою, обкурилась, что поднимаю к глазам ёбаную руку и ни хера ее не вижу. С ума мы все посходили, что ли?

— Схожу по тебе с ума, беби, — пропевает Нед и, переползя к ней от Джинни, целует растрепанные волосы Марши, обнимает ее и падает с него на одеяло, оба хохочут, расплескивая остатки своей выпивки.