Костас Кодзяс - Забой номер семь

Нет, Лефас, допускаешь ошибку ты, – перебил его Кацабас, теперь уже с трудом сдерживая дрожь в голосе – Мы попали в необычайно сложное и тяжелое положение, и как единственный выход ты предлагаешь покориться судьбе. Иначе говоря, ты отказываешься от борьбы. Я уверен, что твоим словам рукоплескал бы Фармакис. – Oн запнулся, лицо его исказила душевная боль. – Лефас, – прошептал он, стараясь скрыть свое волнение, – пока не поздно, раскрой глаза – и увидишь, что ты камнем летишь вниз. Ты родился рабочим, жестоко боролся и знаешь, что мы воюем не только с голодом, но и с самим дьяволом. – Тут он вдруг встал. – Уже одиннадцать, а нам надо еще о многом поговорить, – доставая из кармана листок, прибавил он.

– Но мы еще не приняли никакого решения, – заметил кто-то.

– Послушаем, что скажет Лефас, – ответил Кацабас.

Лефас испуганно поднял голову, почувствовав на себе взгляд Кацабаса. В тесной комнатке воцарилась мертвая тишина. Лефас был смущен. Надо сказать, что каждый раз, как ему удавалось возразить кому-нибудь, он испытывал истинное удовлетворение, хотя часто спорил лишь из упрямства, а по для того, чтобы отстоять свои убеждения. Какое-то мгновение он следил за клубами табачного дыма, плывшими по комнате. Члены комиссии молча курили. Бумажка в руках Лефаса стала совсем черной. Он еще немного покрутил се.

– По-моему, мы уже решили, – пробормотал он. – Будем бастовать. Я просто предупредил вас, чтобы вы хорошенько продумали все. Правда всегда горькая… Ну, что дальше?

С четырех часов утра забастовщики, мужчины и женщины, заняли дорогу и тропинки, ведущие к шахте. В шесть часов с шоссе свернул грузовик с новыми рабочими, приглашенными компанией. Как только водитель заметил сгрудившихся вдалеке шахтеров, он, испугавшись, затормозил. Несколько забастовщиков подошли к нему и предложили повернуть назад. Вынырнув па шоссе, машина быстро скрылась из виду. Вскоре на дороге показались еще два грузовика. На этот раз вместо того, чтобы остановиться, водители дали газ, и машины на большой скорости понеслись к шахте. Рядом с шофером в переднем грузовике сидел десятник.

В радиатор второй машины попал камень и пробил его. Грузовик продолжал мчаться вперед. Тогда камни полетели дождем. Штрейкбрехеры выпрыгивали па ходу и разбегались во все стороны. Кто-то крикнул водителю:

– Поворачивай и убирайся отсюда, а то мы сбросим машину в ров.

Второй грузовик развернулся и стал удаляться от шахты.

Испуганный Лукас обратился к шоферу:

– Скорей назад, пока тебе или мне не раскроили череп. Я позвоню хозяину и расскажу, как обстоит дело. – Вынув белый носовой платок, он помахал забастовщикам, чтобы те перестали бросать камни и дали им возможность повернуть назад.

Телефонный звонок десятника разбудил Фармакиса. Поспешно одевшись, он добрался до поселка и направился прямо в жандармерию. Вскоре начальник жандармского участка, высокий мужчина средних лет, с густыми бровями и большой бородавкой под правым глазом, в сопровождении двадцати жандармов двинулся к шахте. Когда они шли по расположенным в низине переулкам, оглушительно зазвонил церковный колокол. Из всех домов и дворов выбежали женщины с грудными младенцами па руках, дети, старики и старухи; все в один голос кричали, чтобы жандармы убирались вон. Жандармы с трудом прокладывали себе дорогу, окруженные плотным кольцом детей и женщин, голоса которых звучали все более угрожающе.

Начальник жандармского участка приказал своим людям, во избежание осложнений, оружие в ход не пускать но очистить дорогу и продолжать путь. Он попытался и сам продемонстрировать свою выдержку, молча выслушивая ругань рассвирепевших женщин. Босая толстуха, повязанная платком, когда он проходил мимо, закричала, указывая пальцем на его бородавку:

– Чтоб она у тебя превратилась в рак, как у моей матери!

Начальнику жандармского участка стало не по себе, а он подумал: «Придется все-таки удалить бородавку». Издали он увидел толпу забастовщиков.

Когда жандармы уже приближались к шахте, им наперерез бросился маленький человечек с густыми поседевшими волосами и острым носом.

– Остановитесь! – размахивая руками, яростно кричал он.

Это был мэр. Его, бывшего рабочего-текстильщика, в период Сопротивления капитана народной армии, после освобождения Афин от оккупантов подвергавшегося преследованиям за свою деятельность и взгляды, избрали мэром через год по выходе из тюрьмы. На этих выборах после поражения в гражданской войне народ одержал первую большую победу. Несмотря на препятствия, чинимые номом, [40]и финансовые затруднения муниципалитета, ему удалось за короткое время превратить в парк зловонный пустырь, рассадник микробов, засыпать овраг, создать клуб для молодежи и добиться отстранения членов муниципалитета, присваивавших общественную землю. Ловкий, подвижный, энергичный, он не присаживался ни на минуту с раннего утра до позднего вечера. «Какой камень ни подымешь, глядь, а он там», – говорил о нем в шутку Старик.

Так как жандармы продолжали двигаться вперед, мэр, пробравшись через толпу, подошел к начальнику участка. Тот остановился.

– Что вы собираетесь делать, господин капитан?

– Абсолютно ничего. Скажу им только, чтобы они шли работать, вот и все. Я и не думаю заставлять их силой. Но ведь они не имеют права мешать предприятию использовать других рабочих.

– Имеют право! – горячо возразил мэр.

– Господин мэр, прошу вас не вмешиваться. Я выполняю приказ.

– Чей приказ?

Капитан нахмурил густые брови. Он прекрасно знал, что за бестия этот мэр. Когда между ними возникали трения, мэр обычно подымал страшный шум, и, чтобы покрыть вышестоящих, всю вину в конце концов сваливали на начальника жандармского участка. Приказа у капитана, конечно, не было, потому что он не позаботился позвонить в полицейское управление.

– Я требую, чтобы вы мне ответили, кто отдал такой приказ. Я тотчас пойду с протестом к министру! – кричал мэр.

Капитан стоял в нерешительности. Женщины и старики молча наблюдали за ним. Он бросил хмурый взгляд на грозную толпу забастовщиков, преграждавших тропу. «Гм, и не подумаю таскать для начальства каштаны из огня», – решил он.

– Мои люди останутся здесь, – сказал он с той напускной суровостью, которая всегда помогает военным спасти свою честь при отступлении. – Я не допущу никаких беспорядков. Вы, господин мэр, за это ответите.

– Будьте спокойны. Не произойдет никаких беспорядков, если ваши люди будут вести себя разумно, – ответил со скрытой насмешкой мэр.

Когда Фармакис услышал, что нанятые им рабочие не могут попасть на шахту, он вышел из себя.

– Потерпите до завтра, и все уладится, – утешал его начальник жандармского участка.