Александр Шелудяков - ЮГАНА

– Хо, великий Орлан, ты послан духом неба! Ты, Орлан, ближе к солнцу, скажи ему, пусть оно своими лучами оживит своего младшего брата, лежащего тенью на земле. – Югана разговаривала с солнцем и орланом-белохвостом на эвенкийском языке. Она показала на начертанный круг, символ солнца, снова подняла глаза на летящую птицу. – Югана – женщина племени Кедра – будет говорить сегодня с тобой, Солнце, говорить голосом радости и давать жертву…

А в это время дед Чарымов сидел на берегу у костра с мужиками. Он полчаса назад принес в крапивном мешке два десятка крупных язей на баржу-самоходку. Команда судна с рабочими бондарского совхоза заварили уху в большом двухведерном казане.

Деду Чарымову спешить некуда. Приехали люди новые, интересно ему посидеть с ними, поговорить.

– Вы, якорь вас за ногу, зазря тут стоите со своей посудиной. Шерба уварится, похлебайте да помаленьку выгребайтесь к дому. – Клонил разговор старик к тому, что все равно Югана со своей гвардией из четырех молодцев-уланов не даст ломать школу. – А вот когда приедут Андрей Шаманов с Таней Волнорезовой, вот тогда-то и нужно решать вопрос – ломать или не ломать школу.

– Зачем нам попусту шарохориться, голову ломать, гнать большегрузное судно обратно в Бондарку? – рассудительно начал говорить пожилой капитан самоходной баржи. – До Бондарки от Улангая поболее сотни километров. Притопаем туда, директор совхоза сразу на дыбы и как медведь зарычит: так вашу и эдак! И обратно нас погонит – выполнять его приказание. Так мы уж сейчас пообедаем, а потом спустим на водичку лодку-дюральку, укрепим на ней «вихрь» и слетаем в совхоз. Привезет бригадир бумагу от сельсовета, и тогда начнем ломать школу да спокойненько грузить бревна на судно.

– А ведь эта старуха тунгуска могла из своей ракетницы продырявить кого-то из нас, – сказал грузчик по имени Митрий. – Ведь за эту ракетницу, как за обрез, статья полагается. Будь она помоложе, как пить дать осчастливила бы своим присутствием колонию.

– Эх ты, Митрюшка, – сказал старик Чарымов, после того как протер глаза от наплывших слез – на него пахнуло от костра едучим коревым дымом осины. – При чем тут Югана? Вы, как дикари, понаехали, повылазили на берег с топорами, ломами. Подняли хав-гав – будем все ломать, крушить, капут вашей школе. А бригадир еще схапал Орлана и хотел его толкнуть. Вот Югана и пуганула вас холостым выстрелом из ракетницы. А ежели еще разок сунетесь, то тут уж холостых выстрелов не ждите, – запугивал рабочих Михаил Гаврилович, прося тем самым уехать без шума и скандала к себе домой, подальше от берегов Улангая. – Ты еще, Митрюша, насчет суда над Юганой каркал, так знай: ничего и никогда Югане не будет. Она неподсудна, как солнце земным законам. А от таких духариков, как вы, нужно не пугачом-ракетницей, а пулеметом отстреливаться…

– Пожалуй, верно сказываешь, Михаил Гаврилович, – согласился Митрий. – Однако и тяжело тут жить, поди, забижают разные ухари налетные…

– Бывает разное, – коротко ответил дед Чарымов. – Вот послушайте, раз интересна вам наша жизнь, посказываю. Лет семь назад, поздней осенью, в ночь это случилось… Забрались варнаки на соболиную ферму. Сто семьдесят черно-смолевых, самых лучших породистых соболей, гады, украли. Видимо, в потемках фонариком подсветят в клетку, ослепят соболя. А потом поймают, шилом ему в череп – и в мешок. И посейчас тех разбойников не нашли еще.

– На «мокрое» дело шли мужики. Знать, обмозговано у них было всё заранее, – рассудил Митрий и, сняв с котла самодельную жестяную крышку, начал счерпывать деревянной ложкой пенистую накипь.

– Вот-вот, так оно, Митрий. Правильно ты говоришь: у бандитов всегда все обмозговано наперед, – поддакнул Михаил Гаврилович Чарымов и продолжал свой рассказ: – Установили посменные посты на звероферме. То старики, то бабы с ружьишками охраняли. А Югана выходила на пост ночной со своей ракетницей. На другой год, по осени, опять горе случилось. Как раз во время шишкования, в тайге девочку семи лет изнасиловали и убили… Поймали этих морфинистов-садистов высланных. Говорят, расстреляли. – Рассказывая все это, Михаил Гаврилович посматривал в сторону берега, где Югана совершала обряд.

В центре очерченного круга эвенкийка развела костер и теперь отдавала поклоны, в первую очередь на восток, откуда солнце всходит, всегда бодрым и молодым. Отдав на четыре стороны поклоны-здравицы солнцу, Югана, размахивая руками, ходила торопливо вокруг небольшого костра. Она поднимала руки и лицо к солнцу, посылала ему хвалебные слова:

– …Великое Солнце! Чистый огонь неба, дарящий свою кровь земле! Пусть тебе, Солнце, твой сын Тугэт, бог Земного Огня, унесет земную еду на своих крыльях. Тебе, Солнце, дает Югана сегодня жертву!

В костре горели, обугливаясь, три кряковые утки, несколько десятков крупных чебаков. Югана все размахивала руками, как крылатый лебедь. Это привлекло внимание мужчин с самоходной баржи и тех, кто был у костра с дедом Чарымовым.

– Эвон, балерина объявилась, выкрутасы танцует! Мозги от старости, видать, вовсе прокисли, – говорил с удивлением рыжий паренек.

– Ты, детинушка, не каркай, – сердито одернул парня дед Чарымов. – Югана благодарит солнце за добро, которое оно приносит земле таежной. А вот сейчас она подошла к воде… Так это уже плохое заклинание. Югана пустила по воде столько палочек, сколько вас тут на самоходке. И теперь она дает подводным богам наказ о том, чтобы они вышли на берег и в случае, если кто-то из вас начнет рушить улангаевскую школу, каждого наказали болезнью, может быть, порчей, а может быть, чумой и корчами-припадками.

– Да она что, рехнулась? – удивленно, с опаской воскликнул бывалый речник, капитан самоходки.

Михаил Гаврилович не ошибся: Югана действительно обращалась ко всем богам с просьбой – быть на стороне молодых вождей в случае войны с томтурами.

– Ну, ладно, мужики, приятного вам обеда, а я пошел к своему скиту, – сказал Михаил Гаврилович, заметив, что по берегу, в сторону самоходки, шла жена. – Надо идти. Вторая коровушка у нас должна не сегодня-завтра отелиться. – Уже сделав несколько шагов, старик, будто что-то вспомнив, остановился и, повернув голову в сторону мужиков, сидевших у костра, сказал: – Тут, может быть, милиция поднаедет. Не советую ввязываться, если дело до ружей дойдет. Югана дала клятву своим богам. Поостерегитесь, мужики. Отсидитесь лучше на своем корабле.

Михаил Гаврилович шел неторопливо, и за ним стелился на береговом песке осыпчивый след. Кудахтали у берега куры. А за деревней ржала тревожно кобылица, зовя своего затерявшегося брыкастого жеребенка.

Грустно Михаилу Гавриловичу Чарымову смотреть на громадный пустующий поселок. Можно было деду Чарымову со своей женой уехать из Улангая в Тюмень к сыну. Так ведь зачем трогаться с родного места, когда на эту землю сибирскую пришел его предок еще с Ермаком. Зачем уезжать на чужбину, если жизнь идет к закату, как вечернее солнце к земле клонится, и уже веку-то им остается со старухой не длиннее воробьиного клюва.