Макc Гурин - Псевдо

Тем не менее, в семье этих двух гигантов царила вечная неудовлетворенность, чем они были вполне счастливы, иначе говоря, ОТЕСЕЕНЫ, ибо Счастье и Тесей по условиям игры суть синонимы.

Перед глазами и сейчас часто встает живая картина: Иван-царевич шествует по коридору с зажжённой свечой и теребит свободной рукой остренькую бородку, но вдруг видит стоящую у зеркала Елену, шепчущую какие-то религиозные каламбуры и облачённую при этом в одну лишь ночную сорочку. В таком виде их обыкновенно и заставало утро.

Потом начались тяжёлые времена, но скоро и они кончились, застигнув Елену врасплох в момент подыскивания нужных слов для очередного каламбура. Слов? Слов, слов…

Вдали-вдали мерцал огонёк. Снегурочка подошла ближе, но огонёк передвинулся в другое место. «Огоньки боятся меня», — подумала глупая девушка и сделала ещё несколько шагов. Огонёк же, против ея ожидания, напротив, стал стремительно приближаться, и вскоре Снегурочке уже пришлось бежать от него, сломя свою холодную голову.

В своем животном страхе, беспричинно обуявшем её, она воистину не ведала что творит и не помнила даже имени своего. С тех пор её и стали называть Еленой. Огонёк не догнал её…

«Сущность бытия никакова!» — денно и нощно, как дурачок, твердил ей Иван-царевич, и она тосковала да грустно смотрела в лес, подобно мультипликационному волчку. Ложилась на краю… и плакала, а Иванушка, лёжа у стенки, беспокойно ворчал и ворочался. Но что она могла для него сделать? Ей самой было как-то очень печально, а он был такой некрасивый, и зачем она жена этому человеку ей не было до конца понятно.

Был бы он знаменитый сказочник, хотя бы, как Андерсен, а он ведь всего лишь гениальный живопописец, не написавший ни одного «Огнива» и ни одной «Русалочки» даже в карандашных эскизах.

Елена же была умная женщина, и сказки, конечно, здесь не при чем. А что было и при чём, ей было неясно и неясно было, хотелось ли знать.

Потом Иван-царевич заплакал и обнял её, всхлипывая и подвывая, аки белуга. Тогда Елена закрыла глаза и, насколько умела, уснула.

Корень её трагического мировоззрения, наверное, следует искать в глубоком прошлом. Сейчас ей двадцать семь, и по чистой случайности её имя и возраст совпадают с соответственными данными женщины, которую я люблю. Впрочем, мы отвлеклись.

своё детство Елена провела на Камчатке, на берегу Тихого океана. Много умела и редко болела. Потом кое-чему разучилась, а болеть стала чаще. То всё у неё получалось, то вдруг всё, что только что получилось, внезапно выпадало из рук.

Тесея она встретила в электричке, следующей по маршруту «Москва. Ярославский вокзал — Сергиев Посад». Он, Тесей, был зеленоглаз, теорётически физик, довольно быстро ускользнувший из её поля зрения, в результате чего Елена на какое-то время стала почти несчастной.

Когда её впоследствии обижали какие-нибудь мужчины, она думала, что Тесей никогда бы с ней так не поступил, а когда обижали женщины, думала, что Тесей никогда бы им не позволил так с ней обойтись.

Но она вовсе не была одинока. Отнюдь. У неё много друзей и Бонюшка — пушистый котёнок…

«Милая девочка Леночка, мне одиноко и я знаю, что одиноко и тебе. Давай любить друг друга и никогда не расставаться!» — скажу я ей однажды. «Черт с ними, с Тесеями и царевичами! Пойдём со мной под венец. Дулов так давно хотел его над нами подержать…»

Мне хочется произнести какую-нибудь глупость, вроде «над нами проносились облака» или «что делать, если Бог всего один, и некому на него пожаловаться?»

Елена теорётически не имела к физике ни малейшего отношения, однако, что ни делается — всё к лучшему.

В просторной гостиной Иван-царевич танцевал с одной из натурщиц, обладающей огромной чудодейственной задницей. Зачем она снова пришла на сеанс, он решительно не понимал, хоть и сам назначил ей встречу. Он вообще любил говорить одно, а подразумевать третье, и старался сделать всё возможное, чтобы окружающие понимали его адекватно.

Когда он, входя в квартиру, заявлял, что хочет спать, это означало, что он будет работать всю ночь и просит не беспокоить. А когда заявлял, что у него много работы — это всегда являлось прямым предложением немедленно уединиться с любимой женой.

И Елена день за днём в течение двадцати лет постигала эту нехитрую науку семейной жизни.

Замуж она вышла поздно, в возрасте тридцати пяти лет, и сейчас, по прошествии некоторого времени, ей вполне хватало на карманные расходы. Вдобавок ко всему они завели собачку, которая их отчаянно веселила и очень скоро стала всеобщей любимицей.

Каждый вечер она каталась по ковру, задрав свои кудрявые болоночьи лапки, смешно посапывала и умильно портила воздух. Одним словом, всё было в этом существе прекрасно. И если бы она не родилась собачкой, то верно родилась бы самой Еленой. Неслучайно обе женщины нередко ощущали почти физическую связь друг с другом.

Так, например, когда у Жужу была течка, Елена постоянно ловила на себе недвусмысленные взгляды случайных мужчин…

Так или иначе, ей было 27 лет, и она по сути дела была молода. Счастье её всё так же бродило по лабиринтам таинственного дворца, но ничто уже не могло всерьёз взволновать.

Елена хорошо помнила период, когда все вдруг принялись интенсивно взрослеть. А ведь как странно иной раз бывает. Встретишь случайно женщину, а потом столько всего у тебя с ней происходит, что становится дико себе представить, что когда-то вы встретились просто так, безо всякой предварительной истории. Так, как сейчас с ней может встретиться кто угодно ещё, и с ним всё может стать так же, как стало со мной, и с ней всё может стать так же, как со мной было у неё.

Подобные дикости происходили с Еленой уже неоднократно, но она не вспоминала уже даже и о Тесее, потому что всем всё было можно, и она уже не ведала иных истин, кроме вечных, да и те ведала в меру своих интеллектуальных способностей.

Мама Лены работала в аптеке и часто продавала Олегу Пащенко всевозможные серебряные колесики, не подозревая о том, что перед ней стоит поэт, муж Яны Вишневской, которая постоянно встречается мне на Большой Бронной улице, когда спешит на занятия в Литинститут. Мы здороваемся с ней в 50-ти % из ста, поскольку она не всегда замечает меня, а я не всегда вижу необходимость обращать на себя внимание. (Как ни странно!)

Между тем, папа Лены работал на ледоколе самым старшим механиком. Впрочем, конечно, я отдаю себе полный отчёт в том, что всё это не имеет никакого отношения к делу, но что имеет? И что это такое за дело?

Неужели кому-то есть, что сказать в искусстве, а кому-то — нет?! Вы уж меня извините, по-моёму всё это глубоко собачья чушь! Тьфу, говно, надоело!

Ничего предосудительного я не вижу решительно ни в чём! Стало быть, ничего страшного не произойдёт, если я брошу начатый сюжет и увлекусь чем-нибудь другим.