Макc Гурин - Псевдо

В школьном дворике происходила известная беготня. Небритый «Котлован» гонялся по всему саду за какой-то маленькой повестишкой, то и дело грозно замахиваясь огромной метлой. Вот он настиг её и на наших глазах принялся избивать. Да так, что полетели странички.

Мы с Димой Стояновым (это милин второй муж) выбежали из здания и немедленно набили «Котловану» морду.

Результатом этого инцидента явилось то обстоятельство, что мы не были допущены на родительское собрание, лишились аудиенции с «Войной-и-миром» (директором пансиона), свидания, собственно, с «Псевдо», и вообще были посажены в карцер, где моментально наткнулись на валявшегося в луже собственной крови, как всегда опутанного собственными вывалившимися кишками мисимовского «Золотого-храма». Тот был наказан за то, что отобрал завтрак у «Игры-в-классики» и трахнул в туалете «Овода».

На самом деле, как мы узнали из разговора с «Золотым-храмом», в этом половом акте также принимал участие «Подросток-Савенко», но этот факт почему-то не был принят во внимание администрацией пансиона.

О «Псевдо» же «Золотой-храм» поведал, что тот помимо «Гранатового-браслета» сдружился ещё и с «Молохом», и что они втроём замышляют побег и подумывают об эмиграции куда-нибудь в Латинскую Америку. «Псевдо» периодически пытается убедить друзей направить свои страницы в Израиль, но поскольку те непреклонны, согласен и на Америку, лишь бы не разлучаться с друзьями.

(Сейчас уже заполночь. Я стою в вестибюле метро «Пушкинская». Хочу домой.)

На третий день нашего заточения в карцере произошло следующее: у всех женщин (у Лены, Милы и Иры) внезапно начались месячные, а у нас со Стояновым посинели хуи. С Ивленом случилось и то и другое сразу.

Через два часа, после невыносимых моральных страданий, нас наконец выпустили и разрешили свидание с «Псевдо».

Внешне наш мальчик казался весел, но в душе его совершенно явно кипели какие-то страсти. Тем не менее, он довольно искренне облобызал всех своих матерей и пожал нам со Стояновым руки. Ивлен же был проигнорирован и вследствие этого опечален.

Первыми словами «Псевдо» были ругательства в адрес преподавателя немецкого языка: ««Симплициссимус» — мудак, дерьмо и задница!»

А потом «Псевдо» сказал нам: «Я знаю, как надо!», и мы пошли на собрание, специально из-за нашего ареста перенесённое на три дня.

«Псевдо» сначала все ругали, а потом все хвалили. Скажу откровенно, мы ехали в пансион скандалить, но всё собрание промолчали, словно набрав в свои рты воды.

«Ведь это же выпускной класс, а у вашего мальчика нет никакого чувства ответственности!» — истерично воздев руки к небу, шумела «Анна-Каренина».

«Весьма, весьма талантливый юноша», — скрипел «Процесс». «Он может стать настоящим силачом!» — говорил «Евгений-Онегин» и был по-своему прав.

«Возмутительное безобразие! Почти взрослый роман, а всё играет в побеги и эмиграции!» — возмущался учитель труда «Доходное-место».

А потом нам все надоело, и мы поехали по домам, оставив «Псевдо» много вкусной еды и несколько маленьких резиновых книжечек, чтобы как-то скрасить одиночество нашего отрока, находящегося в столь трепетной стадии полового созревания. По этой причине мы оставили ему редкий порнографический журнал, где знаменитые книги женского полу были запечатлены в неглиже и, естественно, в надлежащих позах.

День нашего отъезда из Энска совпал с похоронами «Золотого-храма», который всё-таки умер, так и не окончив курс в пансионе.

В недрах, или же между строк моего «Псевдо» существует моя комнатка, где стоит моя кроватка, на которой, по всей вероятности, была зачата моя первая жена Мила, и в которой (кроватке) сейчас лежит себе Максимка Скворцовка и пишет роман «Псевдо», в недрах или же между строк которого существует моя комнатка, где стоит моя кроватка, на которой, по всей вероятности, была зачата моя первая жена Мила. Максимка скоро уснёт…

До сей поры ни одна из страниц «Псевдо» не была написана мною в троллейбусе. Сейчас этот недостаток будет исправлен, и отчасти уже исправлен.

Сия пора называется утро (точнее полдень) 28-го марта, 12 часов 10 минут. Троллейбус № 15 везёт в мой бывший институт. Перефразируя Марину Сазонову, можно высказаться так: «Я учился в Педагогическом Университете на филфаке. Потом ушел. Сил не стало».

Я предчувствую, что «Псевдо» скоро станет моим ровесником. У него уже выпускной класс, уже Мила, уже заботы о поступлении в ВУЗ, увлечение рок-музыкой и современным авангардом. Всё это я знаю. Всё мне, Максику, известно.

Следующая встреча Ивлена с Тесеем произошла у меня на глазах. Это было уже не так интересно, как в первый раз (или в самый первый), но зато поучительно. Совершенно обыденным образом, хотя и не без трагизма, Тесей нечаянно сшиб Ивлена своей автомашиной где-то в районе Зубовской площади. С Ивленом, к счастью, вообще ничего не произошло, но между ним и Тесеем с тех пор как будто кошечка промелькнула.

Спустя много лет они эту кошечку отловили, отвезли на дачу к Ивлену и сожгли на костре вместе с мусором.

Всё то время, пока продолжалась эта удивительная кремация, слабонервная тесеева супруга Елена не выходила из дома и готовила к жарке шашлык, который вскоре был великолепно приготовлен на оставшихся от кисы углях.

Мне что-то многое лень. Какие-то страшные вещи рождаются в моей рыжеволосой башке, а я записываю их буквально на автомате, думая совершенно о другом, поражаясь при этом отсутствию всякой логики в последовательности перескоков с мысли на мысль и так далее хуй с ним.

Сегодня во сне моя мама ругалась матом. (У меня во сне.) Очевидно, чтобы заслужить мое расположение. Но больше, чем я могу, я, увы, не могу! И маме в её сорок семь следует сие понимать.

Смешно то, что большинство своих лучших строчек я написал в стенах Московского Пединститута. А «Псевдо» до данного момента ни разу здесь не бывал. И я здесь давно не бывал. А где я бывал? Я бывал в Санкт-Петербурге, в Нижнем Новгороде, в Киеве, в Курске, в Риге, в Вильнюсе, в Каунасе, в Паланге, в Переяславле-Залесском, во Владимире, в Нижнем Тагиле, в Екатеринбурге, в Свердловске, в Ленинграде, в Кенигсберге, в украинском городе Сумы, в Друскининкае, в Юрмале, в Ярославле, в Муроме, в Твери, в Берлине, в Варшаве, в Голландии и Болгарии. Где-то ещё, наверное, бывал, но не всё запоминается уже теперь.

Писька-пиписька-писюля-хуюля-юля-ляля-пеппи-синий чулок.

Последние два абзаца всплыли из головы как-то случайно, а на самом деле, сказать-то я собирался о том, что если вам интересно это знать, то могу сообщить: «Псевдо» находится и живет в стенах Пединститута, начиная с фразы «…с Ивленом, к счастью, вообще ничего не произошло» и до тех пор, пока не придет за мной Вова Афанасьев или Саша Левенко, занятые сейчас на семинаре по Современному русскому языку, сокращённо СРЯ.