Макс Гурин - Новые праздники-2

Вообще в тот период у меня в голове в социально-политическом плане существования Пластмассовой Коробочки царили весьма энергетически насыщенные проукраинские настроения. Внезапно, будто не по своей воле, я вспомнил, что вообще-то я — наполовину украинец, и это почему-то вдруг стало наполнять меня какой-то чуть не героично (:)) радостной гордостью. Сказал бы мне кто-нибудь раньше, что такое возможно — я бы ни за что не поверил!

У Лариссы же украинцами были и мама и папа, но сама она отчего-то считала себя русской, а любимым её языком был и вовсе английский, и она действительно постоянно читала в метро в основном какие-то английские романы. Мне же ужасно нравилась украинская речь. Конечно, в Харькове, мiсте компактного проживания русскоязычного населения , её услышишь нечасто, но всё же гораздо чаще, чем в Москве — в общем-то несмотря на всё:).

Я жил в Харькове, был счастлив и ненавидел москалей, и мне было реально стыдно за то, что, как ни крути, я всё-таки родом из этого города. Я тогда не знал ещё, что мой прапрадед когда-то был здесь раввином. Кажется, всё-таки перед самым моим отъездом из Москвы мать сказала мне, что в Харькове родился мой дед по имени Арнольд, её отец, но без подробностей.

Я всё время спрашивал у Лариссы, как будет по-украински то, как будет сё — она отвечала, и мне ужасно нравилось. Она смеялась над моим москальским говором, и я смеялся вместе с ней, но местный принципиально не перенимал — может просто не успел. Вообще украинский язык прекрасен! Ну и будет, впрочем, об этом. Скажу одно: мною действительно настолько овладела украинская (то есть исконно русская) тема, что в скором времени я и вовсе взялся за перевод на русский глубоко националистической, но потрясающе остроумной книги некоего Олександра Боргарда (:)) «Двi культури», попавшей ко мне в руки в своё время через Олега Чехова (Боргард был другом его отца — оба они, кажется, были в Донецке физиками).

А как прекрасны украинские женщины!!!

Нет, пожалуй, больше никого, кто обладал бы такой внутренней свободой Духа и, вместе с тем, способностью любить и именно отдаваться своему мужчине — в глубоком смысле этого слова. И вообще, есть у меня серьёзное подозрение, что в тех случаях, когда на протяжении всей известной истории иностранцы воспевали «русских» женщин, они просто не знали деталей или же просто в них не вникали, а все, кого они воспевали, были либо чистокровными украинками, либо, так или иначе, имели частично такую кровь, которую может быть и нельзя назвать именно украинской, но… это кровь людей, исторически расселившихся на территории где-то с Дона и далее на юг, но… конечно, до определённых пределов:). И тут, чтобы правильно понимать, что именно я говорю, следует в очередной раз учесть, что я родился в СССР, и интернационалистический дух был воспитан во мне действительно навсегда — просто с возрастом, в процессе прохождения жизненного пути, я научился обращать своё внимание и на национальную составляющую, ибо иногда составляющая эта кое-что говорит; иногда же, впрочем, молчит.

Бесспорным же остаётся одно: вне зависимости от мало того, национальности, но и даже близкородственных связей, хорошим должно быть ХОРОШО, а плохим должно быть и будет ПЛОХО, ибо… всем по заслугам — таков Закон Божий!

Плохой — это тот, кто трижды отринул от себя шанс к Исправлению, то есть трижды плюнул в сторону Света:). Итог известен — АННИГИЛЯЦИЯ. (Отрезанная голова Берлиоза катится хуй знает куда. Поделом же ей!)

Однако моё москальское прошлое всё-таки нет-нет, да лезло ко мне, словно не могло смириться внутренне с тем, что мне без него действительно ХОРОШО; что я и впрямь ничего не придумал, ничего не надумал себе, и ощущаю именно то, что всегда хотел ощущать и к чему стремился всегда всей душой, и в чём «оно», моё москальское прошлое, всегда мне мешало, постоянно беря меня на реально, как показала практика, несостоятельные понты, что я, мол, без «него» не смогу. Я мог! Слышите, мог! Отлично мог без «него», и, более того, причина всех проблем ещё в детстве была определена мною верно! Причина всех моих неприятностей, всей моей боли (как внешней, так и внутренней!), всех моих неудач, была именно в «нём», в том, что я назвал своим «москальским прошлым», а именно — в людях, которые всю жизнь на разные лады навязывали мне мысль о глубинном, блядь, родстве с ними, какового родства я никогда не чувствовал и избавившись от которого, чувствовал себя, напротив, абсолютно счастливым и свободным.

У меня была моя Ларисса, у неё был её я (опять же, об этом многое написано в «Да, смерть!» (http://www.raz-dva-tri.com/da.doc)). И вот через пару недель моей жизни в Харькове (время там действительно текло по-другому, и через эти две недели я чувствовал там себя так, будто живу там всю жизнь) оно, «москальское прошлое», снова стало лезть ко мне, сцуко, в душу!

Я просто сделал очередную благородную глупость (как в своё время, по молодости лет, я поступил в угоду маме со своим будущим и будущим своей семьи в ходе нечестного, в её пользу, раздела квартиры) — уезжая в Харьков, я оставил, с Лариссиного согласия, её телефон своей матери. Она терпела некоторое время, а потом однажды всё-таки позвонила мне. Просто так. Поговорили немного, ни о чём, просто передали друг другу привет — только мне в душу почему-то снова, словно кошки нассали. «Отъебись! Отъебись от меня наконец!» — кричало будто бы всё во мне.

Через несколько дней меня разыскал, по городскому же телефону, уже Дулов. О, это отдельная история! В тот период Дулыч подвязался продюссировать очередной альбом певицы Аниты Цой. Он написал ей песен, тексты к которым написали, в свою очередь, известный поэт-плесенник Костя Арсеньев и всё тот же мой некогда близкий друг Ваня Марковский. Когда же уже все песни были успешно спеты Анитой, сведены и отмастерены, Дулыч приступил к их реализации на радио.

С одной стороны, он, конечно, молодец — типа назвался груздем и вполне себе полез куда надо, но методы, которыми он действовал, и которые при этом вполне общеупотребимы и общеприняты в попсовой среде, никогда не просто не были мне близки, а всегда были попросту ненавистны. Поэтому-то когда «Новые Праздники», как это ни удивительно, всё-таки доросли до уровня FM-ротаций, и когда нашу песню «Письмо» время от времени заказывали в «бизнес-ланче» «Серебряного дождя», я хорошо знал, чего на самом деле стОит то, что люди, заказывавшие нашу песню, делали это по искреннему велению своих сердец, а не были банальными «подсадными», в каковой роли меня, наряду с другими своими друзьями, считал возможным использовать Дулов в связи с раскруткой нового альбома Аниты Цой.

Он заебал меня этим ещё в Москве. Он звонил мне через каждый час даже когда я лежал влёжку с разбитой головой и с panda-eyes(ом) после 10-го апреля и всё спрашивал, ну как, удалось ли мне дозвониться на «Русское радио» или на тот же «Серебряный дождь». Или же он звонил напомнить, что вот, мол, именно сейчас начинается очередной «стол заказов» на какой-то уже другой радиостанции. Ёбана дружба детства! Дружба ли это, хочется спросить. Почему, блядь, я должен отвечать за то, что человек, с которым мы столько съели в юности соли, предал эту самую нашу общую юность, взял и послал её к собачьим чертям? Почему за это должен отвечать я, а? Я — всего лишь предостерегающий увещеватель, и на мне не лежит никакой ответственности, кроме ответственности за ясную передачу Откровения.