Макс Гурин - Повесть о Микки-Маусе

В общем, своим поступком она как будто сказала мне: «Мне наплевать на тебя и на твои мечты, и на всю твою картину мира. Мне наплевать, что я — твоя жена. Мне наплевать, что тебе не удастся сделать этот мир лучше, показав своим примером, что можно всю жизнь любить одну женщину и не изменять ей. Мне наплевать на весь этот твой пафосный бред. Я не с тобой. Я с ними. Я хочу, чтоб меня ебло множество самых разных мужчин; чтобы животные вопли восторга вырывались из моей юной груди, чтобы я извивалась змеёй во всепоглощающих оргазмах; я хочу, чтобы сперма врывалась одновременно мне во влагалище, в анус и в рот! Мне не нужен твой уродливый мир, где все просто любят друг друга и никто не причиняет никому боли и не делает зла. Это скучно! Это не сексуально! Я так не хочу! Да, я не спорю, Максюшка, ты — очень хороший, но… именно это сверх всякой меры и заебло меня! Прости, я больше не хочу быть с тобой!».

И я ушёл из её жизни.

— М-да… Прям, ёпти, страдания юного Вертера! Меня вот что заинтересовало, — в несколько замедленном темпе речи вновь заговорил во мне Микки-Маус, — вот ты сказал, что, мол, она же не виновата, что Бог создал тебя не таким, какой ей подходит. Что-то вроде того. Так?

— Ну да. — согласился я.

— Хм-м!.. — усмехнулся он, — А почему ты всё-таки упорно считаешь, что тебя создал Бог?..

Этот его вопрос поставил меня в тупик. Нет, не в том смысле, что я не знал, что на него ответить или, более того, сам не размышлял об этом множество раз. Нет, он поставил меня в тупик тем, что показался чем-то совершенно не имеющим никакого отношения к нашему разговору: будто Микки-Маус задал мне его специально, чтоб сменить тему, чтоб сбить меня с толку, а значит, — раз он способен на такой мерзкий поступок после всего того, что я сейчас ему рассказал и о чём, не без внутренней боли, заставил себя сейчас вспомнить, — вся моя жизнь ещё ужасней, чем она представлялась мне ещё минуту назад, и вообще вся судьба моя — это какая-то сплошная нелепица, и ничем, кроме трагической случайности, её никак при всём желании не назовёшь. А раз это, в свою очередь так, то, выходит, действительно Микки-Маус, похоже, прав: такой хаотический бред и маразм не может иметь к Богу ни малейшего отношения.

Тогда взял слово Пилот № 34:

— Мой Господин, одной из 72-х частей коего я являюсь, действительно часто повторяет одни и те же ошибки. Он вечно относится к Сущностям, каковые полагает существующими за пределами Себя Самого, значительно лучше, чем к нам, своим верным пилотам, бесстрашным операторам его слишком Человечьей Душонки. Но…

— Никаких «но»! — отрезал Микки-Маус, — У нас слишком мало времени, чтобы слушать каждого из 72-х Операторов. Народное Быдло готовится к Реваншу! К Реваншу и Реставрации! Оно собирает Огромную Армию Тьмы, тьмы собственного невежества. Совсем скоро эта Тупая Армия, как гигантское цунами, как пресловутые Гог и Магог, налетит на нас, и от нас не останется ничего: ни крупицы Плоти, ни крупицы Духа и никаких воспоминаний о том, что мы вообще существовали когда-либо. Да, это неизбежно. Но… у нас есть ещё три минуты. За это действительно очень малое время Макс должен рассказать нам о том, как он был счастлив во второй из своих трёх разов. Только пусть говорит Капитан № 7, идёт? — и он снова как-то подозрительно улыбнулся.

— Хорошо. — сказал я.

Конечно, в голове вертелся ещё вопрос, а как же тогда рассказ о моём третьем случае счастья, если уже меньше чем через три минуты всё кончится навсегда — и всё как всегда из-за этого проклятого Быдла! — но, будто прочитав мои мысли, Микки сказал так:

— В этом и состоит Сущность Выбора! Ты не можешь его не сделать, хотя что бы ты ни выбрал, ничего не изменится! Так что не еби Муму, — опять улыбнулся он, — время уже пошло…

В этот момент я действительно услышал пока ещё отдалённые раскаты какого-то леденящего душу небесного грома и, подумав мельком, что это ещё хорошо, если всё кончится через три минуты, а не прямо сейчас, начал свой рассказ:

— Я увидел её издали и сразу понял, что это Она…

Сказав эту первую свою фразу, я немедленно пожалел об этом, потому что сразу понял, что сейчас Микки-Маус опять ухмыльнётся и скажет, что начало моей истории, мягко выражаясь, неоригинально. Но он почему-то промолчал. «Может он просто бережёт моё же время? — подумалось мне, — Ведь я же знаю его без малого всю жизнь, и за весь этот срок понял о нём лишь одно: от него можно ожидать чего угодно; чего угодно, разумеется, ему, а ему может быть угодно что угодно…» И менее чем за секунду прокрутив всё вышенаписанное у себя в голове, — пилоты мои обрадовались было, как мальчишки послевоенного времени обрадовались бы настоящему кожаному мячу, но неимоверным усилием воли я у них его сразу отнял, — я подумал, что в моём теперешнем положении разумней всего продолжать свой рассказ…

Это было довольно трудно, потому что рассказать предстояло о чувстве счастья, некогда пережитого именно как по сути физическое ощущение, а для этого было необходимо сконцентрироваться, чтобы хоть в малой степени пережить это вновь — ведь иначе никак не получится убедительного рассказа! — а у меня на это уже менее трёх минут, да ещё и минуты эти — гарантировано самим Микки-Маусом — последние в моей жизни, и вместо того, чтобы хоть в эти самые последние минуты пожить наконец какой-то полной жизнью, я почему-то должен, мучаясь и нервничая, вспоминать о том, как я был счастлив, да ещё и конкретно о втором разе, хотя, если б не это досадное недоразумение, я бы может с большей охотой вспомнил сейчас о чём-нибудь другом. Да и мало ли о чём вообще можно с кайфом вспомнить в последние минуты жизни, которая почему-то вот-вот должна волею Судьбы оборваться, и всё как всегда опять лишь из-за этого проклятого Быдла, которое ещё и, блядь, почему-то бессмертно, в отличие, опять же, от меня.

— Номер Пилота! Быстро! — завопил вдруг благим матом Микки-Маус и принялся лупить меня по щекам, будто я только что был без чувств.

— Какого пилота?

— Того, что сейчас в тебе говорил! Быстрее! Мы ещё можем поймать его! — кричал Микки-Маус, продолжая трясти меня за плечи и нет-нет, да бить по щекам.

Вдруг промелькнули те самые два роковых мгновения…

Одно из них было мгновением Всеобъемлющего Грохота и Абсолютного Света, а второе было мгновением Абсолютной Тьмы, Пустоты и Безмолвия…

В мгновенье же следующее всё стало опять точно так же, как было всегда, то есть два мига назад.

Мы с Микки переглянулись. Он улыбнулся первым. Первым же и заговорил:

— Я знаю, о чём сейчас ты подумал. Ты среди прочего скорей всего вспомнил, как три минуты назад я сказал тебе, что через три минуты Быдло налетит на нас, как цунами, как Гог и Магог, и от нас не останется ни крупицы ни плоти, ни духа, а сейчас вроде мы сидим с тобой и беседуем, как будто ничего не произошло.