Александр Шелудяков - ИЗ ПЛЕМЕНИ КЕДРА

Не поверили сразу улангаевцы, а потом вскинулся гул одобрения. Дед Чарымов не вытерпел, снова взобрался на танк.

– Постойте, улангаевцы! – И обернулся к Федору с сожалением в глазах. – А чем ты, молодой человек, покажешь, что она жена нашему Кучуму?

Федор снова свистнул по-разбойничьи. На этот раз на тех же самых носилках был доставлен с баржи Илья. На Илье новенький черный костюм, белая рубашка с галстуком.

– Кажи, Кучум, документ, – не сдавался Чарымов.

– Вот, Михаил Гаврилович, смотри, – гордо протягивает Илья зеленую книжицу.

Листнул Чарымов паспорт, хмыкнул.

– Верно, закусай их комар, сварены жених и невеста печатью.

– Ну как, породнились? – спросил Федор.

– Перехитрил ты нас, хоть и молод, – с хохотком признался дед.

– А теперь согласны отдать нашим буровикам в жены красавиц?

– Согласны. Только уговор. Без разводов.

– Так бы сразу!.. – кивает Федор.

Телохранители снова подали ему берестяную книгу.

Глянул Федор в книгу, полистал. Стал перечислять, что дают буровики в приданое невесте:

– Две деревянные ложки, котелок, туесок с медом, спальный мешок…

Смеется народ, а Федор невозмутимо перечисляет:

– Койка-раскладушка, рюкзак…

– Бедно! – кричат.

– Жадновато! – выкрикнул Тукмаев.

– Две бочки пива и полное озеро вина! Прошу всех на свадьбу!

– Разводи, мужики, костры, прямо тут, на берегу, жарь, пеки!

– Тише! – крикнул Геннадий Яковлевич, взобравшись на танк. – Спасибо, улангаевцы, за гостеприимство! Раз дело пошло на родство… – забыл Геннадий Яковлевич, что ему пятый десяток идет и что он здесь крупный начальник. Сейчас он чувствует себя таким же молодым, как Илья, и таким же счастливым, как Верочка. – Я беру в жены улангаевскую жительницу.

– Кого? – кричат из толпы любопытные.

– Соню!..

Женские усмешки с ехидцей шлепнулись о танк, побоялись лукавые глаза подняться и кольнуть гордого жениха, стремительного и взволнованного от счастья. После бабьего шепотка разнесся одобрительный шум.

– Тихо! – зыкнул Федор.

Геннадий Яковлевич разыскал глазами в толпе Соню, подмигнул ей, давая понять, что слово свое он сдержал и что сегодня их свадьба.

– Соня, открывай магазин и выдавай детворе все бесплатно! Я заплачу!..

– Одурел ты?! – хозяйственно одернула Геннадия Яковлевича Соня, когда они подошли к магазину. – За один день размотаешь все, что скопил. К чему такая роскошь? Денег сколько ухлопаешь…

– Не унывай, Сонюшка! Не может нефтеразведчик скупиться, коли встретил свою единственную женщину на земле…

Началось приготовление к свадьбе. А точнее – к двум. На берегу задымились костры. Повис над деревней вкусный запах праздничного варева.

Жарятся шашлыки на береговых кострах, на березовых углях. Черпается из бочки пиво деревянными да берестяными ковшами.

И у деревенских ребятишек пиршество: семнадцатый пустой ящик из-под компотов и конфет выбросила Соня на улицу, к складу. Щедра она сегодня по-небывалому. Щедра и счастлива.

Вина нынче у мужиков вволю… Вот уже отдымились костры. Собаки, затаившись, втягивают ноздрями вкусные запахи, ждут мозговых костей, хрящей и мяса. Хватит им тоже еды вдоволь.

Всю эту ночь будут над улангаевским берегом звенеть песни. Отведут душу женщины и мужчины – выльют свою радость в танцах и плясках.

Первые буровые на Югане. Первые буровики… Они не знают, где и когда осядут и, успокоившись, перестанут кочевать. Да и будет ли так у них? У людей кочевой профессии. Сегодня они об этом не думают. Скоро приплывут баржи со сборными щитовыми домами. Возведут буровики на окраине Улангая свой поселок. Сегодня пришло их на Юган только семьдесят пять человек, но за первой группой придут тысячи. И произойдет это в ближайшие годы. В нетронутых диких болотах взметнутся стальные вышки. Изрежут юганскую тайгу просеки-зимники, лягут дороги. А танк, с которого произносили речи, станет перетаскивать грузы и передвигать неразборные вышки. Древние кедры будут ложиться послушно перед ним, не споря о силе. Мог ли думать Илья, что на его охотничьем участке услышат урманные леса гул дизелей и голоса нефтеразведчиков?

Мог ли мечтать, что именно ему, Илье, придется первому вдохнуть аромат нефти и газа от керна, поднятого из глубин юганской земли.

Брезжит рассвет.

Скоро солнце озарит край далекой тундры золотисто-палевыми всполохами. Осень. Бабье лето разукрасило таежные чистовины сверкающей паутиной, опутало кустарники белесым тенетником. Юганские старожилы считают: богородица вьет небесную пряжу – быть теплой солнечной осени.

Два дня назад приплыл к Соболиному острову на мотолодке Илья. Много новостей порассказал он старому другу.

– Говоришь, передумал на геолога учиться? – спросил Костя, когда они с Ильей после завтрака сидели на берегу и курили трубки.

– Скучно… Подолгу живут буровики на одном месте. Охотиться лучше. Идешь за зверем – кровь кипит! Свободу люблю, урман!

– Были у меня планы, Илья, до поднебесья. Все кувырком пошло. За соболями мы с тобой много не находим. А вокруг нашего озера хорошо расплодилась норка. Попробуем?..

– Можно. Хороших самцов и самок отловим и в Улангай, к Тане на ферму, – обрадовался Илья. – На паргу идет норка?

– Идет. Только нужно паргу в рассоле выдерживать.

А сейчас можно на время забыть все нынешние горести и радости и перенестись из осени в первые летние дни. Пока людская память не похоронила стареющий кусок жизни, рассказать о нем. Там, где за Андронихиным домом на сухом болоте каждую весну цвел нежным снегом багульник, выстроили громадный барак. Без этой багульниковой ложбины неуютно стало в Улангае. Привыкли жители деревни к весеннему воздуху, щедро нашпигованному одурманивающим запахом вечнозеленника.

Багульник лихим духом обволакивал душу человека и бодрил, навевал радость.

Особенная тоска по сухому болоту у Андронихи. Это была ее аптека. Лечила она отваром багульника не только жителей Улангая. Лечила от ревматизма, туберкулеза, подагры. Выкуривала Андрониха едучим дымом багульника тараканов и клопов. Теперь за целебным растением приходится ходить ей за много километров от деревни.

Постепенно свыклись улангаевцы с маленькой потерей. Но не могут еще сдружиться старожилы с новоселами. Летом особенно гневалась Югана. Ругала Якоря за то, что привел в Улангай вороватых людей.

– Уводи, Якорь, свой народ с Улангая совсем. Сожгу все тесаны ваши дома. Керосин спалю в цисернах…

Похитили у старухи с озера облас, в котором она выезжала промышлять карасей. Мало того, восемь сетей-режевок утащили с вешалов…

О воровстве в деревне раньше и не слыхивали. Черной тучей сгущалась обида у старожилов. Устроили бы они жестокий самосуд, поймай кого-нибудь с украденной сетью или встреться на реке в обласе Юганы.