Александр Шелудяков - ИЗ ПЛЕМЕНИ КЕДРА

Руки человека делают свое дело, а память приносит одну картину за другой. Будто все это не с ним, а с другим происходило… Один остался Куйлюк.

Большой кол зарубками покрыт – дни считает Куйлюк. Выкусывал каждый восход солнца зарубки. Месяц Цыплят, месяц Листопада. Позади много дней. Осталось на колу пять глубоких отметин. Скоро приедут люди на Соболиный и прогонят одиночество.

Бурилась последняя скважина на Кучумовой площади. До заданной глубины оставалось около восьмидесяти метров. Если и эта скважина подтвердит надежды нефтеразведчиков – значит, богатейшее газоконденсатное месторождение открыто. Греметь и славиться тогда Кучумовой площади, торжествовать первооткрывателям газа на юганской земле.

Через две недели закончили бурение на новом месте. Скважина порадовала буровиков мощным газовым фонтаном. Но радость омрачило печальное происшествие. Задвижку, предназначенную сдерживать могучий напор газа из недр земли, разнесло взрывом. Разворотило стальные трубы, разворотило тесовые стены и крышу над дизельным отсеком, расщепало и разметало доски, как перья. Крупные осколки труб, изрубленные взрывом, упали близ буровой, а помельче – покусали стволы сосен, остались торчать в телах деревьев памятью о происшедшем.

Ладно, что случилось все это в пересменку. На буровой задержались только Андрей с Лукичом. Андрей сменил сальник и затягивал гайки крышки подшипника грязевого насоса. Лукич заканчивал регулировку механизма подачи топлива в дизель.

– Мы что с тобой, у бога теленка украли? Кончай копаться, айда обедать, а то придется обезжиренный суп хлебать и кирзовую кашу без подливы, – крикнул он Андрею.

– Топай ко мне, подсоби, – позвал тот Лукича. – Приводной ремень не могу на шкив набросить…

Лукич вытер ветошью замасленные руки, спустился по тесовым сходням к емкости глинистого раствора и подошел к Андрею.

– Канифоль не помогает, буксует ремень? – поинтересовался он.

– Горит. Слабину выбрал, – Андрей показал на шкив: мол, придержи.

Лукич помог Андрею заменить два ремня. Оставалось поставить гайку крепления шкива на оси. Андрей торцовым ключом затягивал гайку, а Лукич, сжав ремни, удерживал шкив от прокручивания.

– Свистнуть тебе анекдотик про художника?..

– Давай, трави, – ухмыльнувшись, согласился Андрей.

– Значит, так. Вела жена учет в тетрадочке, сколько раз мужу изменила… А тетрадочку хранила за иконой…

Но не успел Лукич досказать свой анекдотик – страшная сила взрыва подняла их с Андреем и расшвыряла в разные стороны.

Сменное звено буровиков, на счастье, только вышло из барака, направляясь на вахту. Взрыв ахнул на их глазах.

Газ воспламенился. Заполыхали огнем доски. Подбиралось пламя к дизелям, горели ремни, пахло жженой резиной.

Илья не растерялся. Он запустил автомашину, на которой смонтирован грязевой насос. Буровики мигом поняли его намерение…

Шланг подтащили ближе к устью скважины. Федор под горящим полом буровой пополз к трубам. Его поливали из шланга глинистым раствором, чтобы одежда не воспламенилась. Струя раствора сбивала пламя с досок.

Федору не удалось найти аварийную задвижку, пожар разгорался.

– Никита, рванет солярка! – испуганно закричал Илья.

– Куда ты? Бей раствором по левому баку!.. – прохрипел тот.

– Маша, Вера! Скорее…

– Илья, Лукич с Андреем убиты! – испуганно закричала Верочка, подбежав к тому месту, на которое указывал Илья.

– Помогите им!.. Славка, чего сопли распустил…

Больше четырех часов длилась схватка с огнем на буровой.

Федор воспаленными глазами смотрел в окно на дымящиеся разбросанные доски, на тающий от огня снег. Вгорячах он не чувствовал боли, хотя руки и лицо его были сильно обожжены…

– База! Как слышите! Да, взрыв. Я что тебе, академик?.. – хрипло кричал он по рации. – Может быть, гремучая смесь рванула, а может быть… хрен разберет… Потушили. Срочно нужно врача. Жертв нет, но врачебная помощь нужна… Андрей с Лукичом лежат без сознания… Говорю тебе русским языком: срочно высылайте врача!..

– В сознании я, Федя, – приподнявшись с топчана, сказал Андрей. – Очухался вроде. Только вот рука… и голова…

– Лежи… лежи… На руку мы тебе шину положили… Голову сильно больно?..

– В глазах круги пляшут, – ответил Андрей белыми бескровными Губами.

– Потерпи маленько, – просит Маша стонущего Лукича.

– Хух, Машенька, единственный глаз, наверно, с перепугу выскочил… Ничего не вижу… Ноги на месте?

– Это кровью тебе лицо залило. Бровь рассекло. Ничего страшного, успокойся. Сейчас ваткой протру. Вот… Все хорошо будет.

– Срочно врача высылайте, и никаких чертей! – продолжал кричать Федор. – У Лукича перелом ног…

– Федя, не пугай ты их там… Маша, тащи нам бутылку водки, а ты, Верочка, неси закусить что-нибудь… Выпьем для подкрепления бодрости, – пересиливая боль, пытался шутить Лукич.

– Геннадий Яковлевич тоже хорош. Сколько твердил ему, чтоб нефтеразведка имела своего медика… – пробормотал Федор.

«Вот и отправился ты на отдых. Познакомился ты, Шаман, с обезболивающими уколами», – думал Андрей, когда его из операционной привезли в палату и уложили на койку. Голова забинтована, руку прочно обнимает гипс. Травма черепа… Андрею запрещено вставать, запрещено волноваться. Только сон и покой.

Медленно тянулись больничные дни, медленно превращались в недели, переливались в месяцы. Весной лежать человеку в больнице томительно. Кажется, слишком медленно вяжет узлы время на своей бесконечной веревке.

Пошел второй месяц, как Андрея с Лукичом сделал взрыв соседями по больничной койке. Но скоро Лукич выпишется, а вот Андрею придется здесь задержаться…

– Шаман, не вешай носа… – утешал его Лукич, когда ушла медсестра, измерявшая больным температуру, и они остались одни в палате. – Давай-ка я что-нибудь совру для веселья.

– Лукич, у тебя была жена? – спрашивает Андрей, лежа на спине и неподвижными глазами уставившись в белый потолок.

– Хочется знать, есть ли у Лукича сердце и хранится ли там любовная гиря? – балагурит Лукич. – Скажу… Я работал в Томске. На ремонтно-механическом заводе. Обкатывал трактор. Была у меня маленькая комнатушка. Семь шагов в длину, четыре – в ширину. Стеной оштукатуренной дранки отделялась комната от квартиры главбуха Крошечкина. Лиза, жена его, была моложе главбуха лет на пятнадцать. Работала кадровичкой у нас же на заводе. Надо тебе сказать, Лиза, в противовес мужу, стройная, миловидная. Глянешь – зубы ломит, так бы и укусил. И вот… Как-то сижу ночью. Мопассана почитываю. А надо тебе сказать, я сызмальства к книжной продукции интерес имел. Вдруг на самом таком месте вырваны пять страниц, хоть сам досочиняй. Размечтался… А в дверь кто-то: тюк-тюк, да так нежно, так осторожно…