Михаил Гиголашвили - Тайнопись

Потом академик вспомнил наших общих коллег-друзей из Тбилиси. Многих из старшего поколения уже не было в живых.

— Боже, как я страдал, когда видел по телевизору эти руины, войны, этих несчастных людей, горе, смерть!.. Сколько раз я бывал в Грузии!.. Какая высокая культура диалога царила там! Как изящно люди общались! Как тонко всё чувствовалось и ощущалось!.. Личности окружали меня! Чаша риторики и остроумия не иссякала!.. А какая школа русистики! Вся русская поэзия пила из этой чаши, даже и в буквальном смысле… Как же теперь?.. — С неподдельной скорбью смотрел он на меня.

— Старой Грузии нет. Будет новая. Так уже бывало в истории много раз. Я лично рад, что родился и полжизни прожил в той старой, мирной, щегольской и обаятельной стране, — ответил я.

— Я был знаком там с потрясающими интеллектуалами, учеными, острословами, мыслителями… Таких теперь нигде нет, — блеснул Ксава очками. — Там и жизнь была совсем другая, чем у нас: спокойная, неторопливая, дружелюбная. А какие красавицы!.. Русские женщины тоже красивы, спору нет, но другой красотой. Русская красота греет, а в Грузии женская красота обжигает, ослепляет, сбивает с толку, разит наповал…

— Разве у вас были аспирантки из Грузии? — вскользь поинтересовался я.

— При чем тут аспирантки? — смутился он. — Я говорю… о внешнем…

— Внешнее — продолжение внутреннего, — поддакнул я, косясь по сторонам и высматривая, не подмигнет ли откуда-нибудь своим медовым глазом чекушка, не встрепенется ли мерзавчик.

— Это спорно, хотя и не лишено конструктивности. Помнится, нечто подобное утверждал Виктор Борисович…

— Какой?

— Шкловский. Я его хорошо знал… А насчет Грузии — жаль, очень жаль.

— Старого не вернешь. Теперь всё надо строить заново. Разрушая, все были уверены, что строят. А для того, чтобы строить, надо научиться чему-нибудь…

— Писали на эту тему? — бросая в урну остатки мороженого, спросил Ксава.

— Пишу…

— Прочтите что-нибудь.

— Тогда эссе. Эпиграф — из Луки: «Всякое царство, разделившееся само в себе, опустеет, и дом, разделившийся сам в себе, падет». «В Грузии было кровопролитие. Сейчас царит вывернутый наизнанку воровской закон, как, впрочем, и во всей бывшей советской зоне, частью которой Грузия была последние двести лет, где на Вышках стояли атомные часовые, на КПП бесновалась банда убийц в маршальских погонах, в Хозчасти заправляли мародеры, в Санчасти — каннибалы, в Каптерках шуровали насильники, на Плацах вопили палачи, а в Красном Уголке хозяйничал верховный иерарх в генералиссимусском френче, пряча гибкий хвост, краешек которого некоторые очевидцы все-таки успели заметить и запомнить. Зная, частью чего она есть и кому должна подчиняться, Грузия раньше других поняла схему преступных законов, царивших в криминальной империи. А поняв, волей-неволей вступила в игру, вовлеклась в чертово колесо, вошла в контакт с другими игроками и шулерами. И эти знания в итоге обернулись против нее самой. В этом корень трагедии. Ибо нет зла внешнего или внутреннего, есть одно общее зло. И кровь не бывает разного цвета. И колесо вращается сразу в обе стороны одновременно, нельзя выскочить из него на ходу, не заплатив долгов Нечистому. И одно тянется за другим, как кишки из распоротого живота».

Академик внимательно прослушал всё это. Помолчал. Протер очки, пробормотал:

— Насчет зла вы точно подметили. В России уголовщина пошла вверх, когда первые убийцы возвратились из Афганистана. Но почему это всё случилось именно в Грузии?

— А потому, что Гамсахурдиа начал строительство т. н. «новой Грузии» с того, что опрометчиво выдернул основу из-под старой. А основа была — терпимость и братство. Тбилиси всегда был центром Кавказа. В нем, как в ковчеге, было место для всякой твари. И все твари, кстати, свое место очень хорошо знали… Нет, надо было разогнать ковчег, начать стройку с крыши, которая тотчас же и рухнула…. Он был романтиком, а не строителем. Он звал в Золотой век, плохо ориентируясь в веке текущем. Он разрубил ауру Грузии, выпустил толпу и сам стал ее жертвой. А толпа уже вывернула все законы наизнанку. Это джинн, которого выпустить — легко, а загнать обратно — невозможно.

— В России такой же хаос, поверьте. Между прочим, у Даля слово «толпа» определена весьма негативными синонимами. Недавно у меня защищалась одна молодая дама. И чего только в её реферате я не прочел! «Скопище», «сборище», «сходбище», «толкотня», «орда», «орава», «ватага». Ни одного приятного слова. Я и сам панически боюсь всех этих орд и ватаг, особенно на вокзалах и в темных садиках — а ну, сбросят под поезд или дадут по затылку бутылкой? А Невский перейти уж и не пытаюсь — машины мчатся как ошалелые… Ну, нам пора?

Когда мы уходили, химеры с неодобрительным сожалением пялились с высоты своего падения, а один из каменных царей поднял руку, то ли прощаясь, то ли козыряя, то ли желая поправить съехавшую корону.

— Надо бы зайти в собор, свечку поставить, — пробормотал я.

— Потом, на обратном пути, — беспечно ответил мой спутник, ловко вворачиваясь в толпу. — Хотя меня и ругают атеистом, я о боге помню… Кстати, известно ли вам, что у Сталина в Кремле была своя церквушка?.. Да, да, прямо в Кремле, на одном из этажей… И он довольно часто туда наведывался… Представьте себе, если б у Кирова в Смольном или у Ягоды в ОГПУ были свои церкви?.. И они бы там челом били?.. А у Сталина была. А был ли Иосиф Виссарионович атеистом — тоже большой вопрос.

— Зависит от того, что понимать под верой, — согласился я. — Как его Ленин с Троцким научили, так и верил. Иосиф Первый, Богоборец.

— Да уж, вместо народа-богоносца получили богоборца. Поделом! — пристукнул он палочкой по мостовой.

Издали собор был похож на квадратную двуглавую улитку работы Малевича. Улитка, вытягиваясь и шевеля шпилями, высматривает в небе своего хозяина… Или глядит через века туда, куда не достать взорам живых?.. Или слушает музыку сфер, недоступную нашим грубым ушам?.. Или просто дремлет в ожидании Страшного Суда, когда надо будет отпустить восвояси всех, чьи кости, скелеты и черепа покоятся в золоченых раках и каменных гробницах собора?.. Кто знает.

Пиво вернуло жизни цвета и звуки, но не до конца и не совсем. Недаром пиво — напиток рабов. Для свободы нужно кое-что покрепче. Но я опять был жив и ждал, что скоро из-за угла покажется будочка, где должен быть коньяк-освободитель… А вчерашняя девушка Цветана была так горяча и нежна… Биологическую совместимость человечья особь чувствует сразу, а на распознавание несовместимости иногда уходят годы, если не вся жизнь. Прожив полсрока в зоне секса, я стал, наконец, понимать, что женщины делятся не на блондинок-брюнеток, толстых-худых, белых — черных, а на моих и не моих: на тех, с кем хотелось бы быть, жить, говорить, и на тех, на кого себя тратить не стоит. Говорит же народ, что на каждого мужчину Небесным Скупцом выделено две бадьи спермы, поэтому нечего ее на вурдалачек и вампирш расходовать. Болгарка была из моих — для неё не жалко животворного белка. Как бы сейчас выловить Цветану?.. И вообще где молодые ученые?.. Что делают?.. И мы куда? А, главное, какого размера эти бадьи?..