Елена Лобачева - Хроники Птеродактиля

Ладно, хорошо, что сел. Ох уж этот Володька: маленький, толстый. Интересно, подрастет? А может, и подрастет, и похудеет?»

Лена подошла, встала рядом и наклонила голову.

«Как фонарь над ежиком», — почему-то решил Володя, поднял глаза и кивнул в сторону портфеля:

— Для тебя работа есть. Завтра Восьмое марта, девчонкам подписать открытки надо. Что значит «я здесь при чем»? Кто подписывать будет? Я не умею сочинять поздравления. Так что садись, сочиняй, пиши.

— А себе? Тоже я подписывать буду? — у Лены задрожали губы.

— А кто же? — изумился Володя. — Все открытки одним почерком, иначе нельзя. Пиши, говорю.

— Я не хочу писать поздравление себе. Ну хоть мою подпиши сам, ну хоть одно слово «поздравляю» напиши, пожалуйста… Я не хочу, я не хочу!..

Слезы катились крупными градинами, и сквозь них Лена видела довольную улыбку Володьки. Он икал и сопел.

«Поздравляем с праздником 8-е Марта. Мальчики 6 класса „А“» — подписала Лена последнюю открытку. Для себя.

Тихо вошел Анатолий:

— Скатерть постелил, тарелки расставлять? А салфетки какие, бумажные или…

— Или, — бросила Лена и направилась в гостиную.

С появлением гостей настроение улучшалось. «Да ты помолодел!», «Ты никогда так хорошо не выглядел…», «Уж не пластическую ли операцию сделала?», «Опять новый костюм» — радующие слова произносились легко и искренне. Часы летели, суета затягивала, и только к концу вечера, разомлев от обжорства, наконец вспомнили про карты.

— Молодежь уходит, — Виктор проводил взглядом Диму с семьей. — И чего теперь ждем? Я сдаю.

— А не увеличить ли нам кон сегодня? В стране инфляция, а мы все по рублю да по рублю, — Любовь Ивановна с достоинством положила на коновый подносик пятирублевую монету.

Лена аккуратно отсчитала четыре рубля сдачи для матери, положила свой рубль и тихо произнесла:

— На своих.

В этот раз повезло Нине. Не просто повезло, Нина настолько «расслабилась», что начала блефовать. И здесь удача не отвернулась: каждая замена карт приносила козыри, Нина раскраснелась, сгребая выигрыш. Снова и снова, не брезгуя даже сомнительным видом на взятку, играла или, когда уж совсем на руках ничего, вистовала.

К полуночи усталость взяла свое. Поставили чайник, подсчитали итоги игры и, сменив азарт на тихую беседу, предались воспоминаниям, сетованию на молодежь, политику и моральный беспредел.

— Жаль, Николай не дожил до переезда Варвары поближе к нам, — перевела разговор на семейные дела Любовь Ивановна. — Неделю назад я навестила ее в Валентиновке, так веришь ли, Нина, она подарок мне припасла. Собственоручно сделанный. Целую баночку каких-то шариков. Пахнут вкусно — то ли медом, то ли травкой какой душистой, на ощупь немного жирные, но следов не оставляют. Говорит, что от любой хвори поможет да и годков лишних прибавит снадобье это. Не верится, но обижать не стала, пусть лежит.

— Отсыпь шариков, — Нина развернула целофановый пакетик. — Ну Вить, что смотришь как на дуру? Ладно, не надо мне этих шариков, горошин этих дурацких совсем не надо, — Нина рассматривала баночку, потом встряхнула ее, сняла крышку, понюхала. — Похоже на что-то индийское. Из чего Варвара их делает-то? Не знаешь, а берешь. Да еще хранить собираешься. А если отрава какая да внуки рискнут попробовать?

Нина высыпала несколько горошин на ладонь, понюхала еще раз, потрогала и нехотя ссыпала обратно в банку. То ли случайно, то ли еще почему, но несколько горошин все-таки осело в приготовленном пакетике, который быстро был завязан и уложен в объемистый кошелек.

— Успеть бы в метро до закрытия, — Виктор старался ускорить шаг, почти волоча за собой Нину. — Может, и нам в Валентиновку съездить? Варвару навестим, Татьяну проведаем, если она там окажется. Люба говорит, что Татьяна там днюет и ночует. Дочка-то у нее не слишком гостеприимная, только брать любит, а позаботиться о матери ей всегда некогда, вот Татьяна и скоротала, считай, всю эту зиму у матери в Валентиновке, — Виктор начал вслух повторять, как найти в Валентиновке Варвару, как лучше добраться до ее улицы по еще не растаявшему снегу. Говорил он громко, стараясь расслышать собственный голос да чтоб Нина лишний раз не переспрашивала.

Так и шли до метро, не обращая внимания на случайного прохожего, который внимательно прислушивался к их разговору, все повторял вслух то улицу, то поворот, то дом, то еще что-нибудь из того подмосковного места, куда собралась съездить эта пожилая пара.

Борис радовался как ребенок. Не зря он дежурил в этом злополучном подъезде неделю. Прекрасно, что старики так разговорчивы и глуховаты. Надо же, по нескольку раз повторяют одно и то же, любую мелочь, любую подробность уточняют, обсуждают… Да, старики — это кладезь информации.

Едва дождавшись утра, Борис примчался на Ярославский вокзал и монинской электричкой отправился в Валентиновку. В вагоне было холодно и безлюдно. Мартовское солнце согрело одну сторону плохо отапливаемого вагона. Борис пересел ближе к окну, подставил лицо под весеннее солнце и задремал. Убаюкивающий стук колес заставлял повторять как заученный урок: «От платформы направо, потом налево, прямо — и в тупик. Домик кирпичный, забор зеленый, там колодец, вода — как родник…»

Спящая Валентиновка встретила Бориса неприветливо. Солнце растопило снег, который никто не убирал. Хлюпающая грязь проникла в ботинки и мокрые ноги тут же отозвались начинающимся насморком. «Не хватало еще простудиться, — подумал Борис, — я ведь горлом работаю».

— Есть кто дома? — Борис почему-то считал, что старые люди встают рано.

Ему не открыли ни через десять минут, ни через полчаса. Привычка нести караул в подъезде матери Елены сначала навела на мысль: подождать. Однако поразмыслив и пошевелив пальцами в промокших ботинках, Борис посчитал эту поездку тренировочно-пробной и решил вернуться в Москву ближайшей электричкой.

Обратный путь оказался веселее. Подмосковное население спешило в столицу на службу, по делам, в общем, за счастьем. Люди переговаривались, коробейники призывно выкрикивали товары; кто-то покупал, кто-то читал, все двигалось, дышало.

Электричка прибыла без опоздания, рабочее время начинало свой ход, и Борис, как человек, привыкший жить и двигаться в другую сторону, с удовольствием направился к дому. Поспать и позавтракать.

Мокрые ботинки напомнили о себе к вечеру. Насморк перешел в озноб, озноб в дерущий кашель, а горло стало сухим и колючим. Борис заметил, что снова ругается вслух.

— Это из-за болезни, — возразил сам себе вслух.

Телефонная трубка казалась холодной и почему-то мокрой. Все вызывало брезгливое отвращение. Расхотелось звонить. Расхотелось есть. И снова хотелось спать, спать, спать.