Фигль-Мигль - Ты так любишь эти фильмы

— Я не продукт. Я персона.

— Ты продукт и результат.

— Опа! Из коней да в ослы. — И оба ржут.

— Душа маньяка, — заводит опер шарманку по-новому, — материя тонкая, но не эксклюзив. В любом бутике рулонами. Значит, вычислим.

И он посмотрел мне прямо в глаза.

Я говорил, говорил. Что с глазами у опера неладно. Все ужасы, которые эти глаза видели в жизни, лежали там вповалку, как на складе. Кровь хлынула и всё затопила; я мгновенно попал в этот кошмар внутри: избиения, убийства, расчленёнка, покорные трупы. Которые вели себя очень робко, словно давая понять, что и они — часть мира, и они в порядке вещей. То, что в порядке вещей, не может быть страшным. Страшно (и то недолго) только тому, кого убивают.

Я заплакал от жалости к себе. Я был грязным, убогим, жалким, оплёванным, никому не нужным. Я чувствовал себя таким торчком, как никогда прежде. Я завывал. Растравляя себя и судорожно соображая, где прямо сейчас взять денег на барыгу Оу! Оу! Не верьте слезам наркомана, так они говорят, да? Правильно говорят.

Я умылся, взял рюкзак, в котором лежал не-Берроуз, и отправился на поиски. Владельца книги.

«Мяч-то летит в ворота?» — любознательно спрашивает Пекинпа. «Никуда он не летит! — с отвращением говорит стаф. — Совсем как у нашей сборной».

Мы наблюдаем за игрой мальчишек в углу двора. Обозначенные двумя клумбами ворота успешно выдержали натиск атакующих, но — упс! — мяч всё-таки влетел… и вот, не абы куда, а в нашу тесную и вроде как в безопасном месте кучку. Доболелись! От задницы Ричарда увесистый кожаный шар отскочил к Понюшке. УУУиииии!!! Понюшка — вся такая трепетная, субтильная сучечка той породы, которую хозяин носит в кармане, а хозяйка — в сумочке. Теперь этой или похожей сумкой хозяйка Понюшки лупила по голове вовсе постороннего, какого только удалось схватить, пацана; пацан извивался, брыкался и вопил, что он не при делах; Понюшка рыдала; девчонка Пекинпы орала: «я папе скажу, пыль ты лагерная», жена хозяина Ричарда пыталась взять Ричарда на поводок — и почему-то с подъеданцами по моему адресу, но сквозь зубы, в сторонку от Принцессы; а Принцесса всё задумчивее смотрела куда-то мне за спину, и когда я развернулся и тоже посмотрел, то увидел бандитскую рожу Лёху, который не торопясь шагал к нам по дорожке, поблёскивая золотом из-под расстёгнутого пальто.

Здесь было на что посмотреть, потому что люди редко так ходят. Люди крадутся, горбятся, пригибаются, постоянно контролируют себя и обстановку — и даже те, кто прёт как танк, делают это, выражаясь фигурально, до первого столба. Этот же будто и не пёр, шагал как по паркету, и всё же становилось очевидно, что любой столб, фигуральный или нет, предпочтёт сам убраться с его дороги. Ещё он улыбался.

Принцесса подбоченилась.

— Здорово.

— Здравствуйте, Алексей Степанович. И как вы узнали, где я живу?

— Ты же мне на трубу с домашнего номера звонишь, верно? Все базы данных в свободном доступе. Привет, парень. — Он даже ботинком не шевельнул — чего ожидать при таком приветствии? — а я уже постыдно жался к ногам Принцессы. — У тебя мобильный-то есть?

— Нет.

— А почему?

И вот, чую, Принцесса хочет и собирается нахамить, но вдруг отвечает вполне дружелюбно:

— С мобильным чувствуешь себя как на цепи. Одни будут звонить с рабочими вопросами в нерабочее время, другие — чтобы спросить «ты где». Где-где! Если бы я хотела отвечать, где, то развесила бы транспаранты с подробной информацией. — Она насупилась. — Чего надо?

— Как чего? Ты на меня работаешь или нет? Поедем по магазинам прошвырнёмся.

Скандал из-за мяча, кстати, оборвался резко, как водой на него плеснули. Все окаменели и таращились, и если собаки хотя бы понимали, чем пахнет от такого типа и мечтали удрать по домам, то у баб из-за того же запаха мозги отказали напрочь. Если бы мою фифу не захлёстывала сейчас злоба и она напрягла бы себя поглядеть по сторонам, то увидела бы, объектом какой отчаянной, на всё готовой зависти стала. Но Принцесса вообще слабо ловит посылаемые ей импульсы. Порою мне кажется, что у неё конкретно отсутствует чувство опасности. А это опаснее всего.

Мы потащились к Лёхиной машине, и после того, как все трое с удобством рассредоточились на заднем сиденье, там ещё осталось вдоволь свободного места. Принцесса, конечно, приняла равнодушный вид, но я-то знал, что нам такие тачки — даже на фоне бумера нашего супруга — в диковинку. Дорожная беседа не обнадеживала («За что ты меня ненавидишь?» — «Вы не того калибра персона, чтобы мне вас ненавидеть». — «Ну-ну. И какой калибр тебя интересует?»), но доехали, к счастью, быстро.

Теоретически в книжные магазины мне нельзя. На практике одного взгляда Принцессы достаточно, чтобы охрана попятилась, а в компании с Лёхой и двумя амбалами сопровождения мы проплыли через контроль невинно, как детсадовская группа. Как-то само собой и покупателей вокруг нас в разы стало меньше, хотя специально — я посмотрел — амбалы никого не теснили. Через сорок минут Принцесса уже загрузила обоих под завязку.

— Ага, вот и Моммзен. Ну-ка, держите.

Лёха ухватил Моммзена и внимательно осмотрел.

— А где четвёртый том?

— Четвёртого тома не существует.

— Закажи у немцев, если перевода нет.

— Четвёртого тома нет вообще в природе. Он его не написал, понятно?

— Нет, не понятно. Пятый написал? Кто же так пишет, что у него пятый идёт после третьего?

Принцесса делает Глубокий Вдох.

— Моммзен не стал его писать. Потому что период, о котором следовало писать в четвёртом томе, и без того был, по его мнению, достаточно хорошо освещён.

— И он что, не хотел осветить его ещё раз?

— Зачем?

— Затем, что учёному не важно, освещён период или нет, а важно осветить его по-своему.

Тут на Алексея Степановича вытаращился не только я — я и так во все глазоньки, — но и Принцесса.

— Откуда вы, многоуважаемый, так хорошо осведомлены о привычках учёных?

Наш герой развернулся, поудобнее опёрся на книжный стеллаж и поскрёб свой шрам.

— Твоя проблема в том, — сказал он мягко, — что ты не по носу высокомерна. Ты у нас кто? Никто. А ведёшь себя как? Как губернатор. И то не всякий.

Голос Принцессы прозвучал тихо и придушенно.

— Это я никто?

— Ну не я же.

Он ухмылялся и не считал нужным на нас сердиться. Господи Исусе! Может, и существуют другие верные пути к катастрофе, но этот был самым коротким.

Принцесса топнула ногой и завопила:

— Не сметь надо мной смеяться! Пэтэушник! Я Человек из Университета!

И вот, я изготовился встретить нашу последнюю минуту так, чтобы о ней потом слагали легенды. Куда его хватать — под колено? Теоретически могу прыгнуть и выше, но если не допрыгну или промахнусь, второй попытки у меня не будет. Зубы, главное, сжимать посильнее. Мёртвой хваткой. Как Ричард, который однажды прыгнул за кошкой на дерево, вцепился в нижнюю ветку и провисел так минут десять.