Андрей Диченко - Аномалии.INFERNO

Эта Женя (не более месяца, как Женя) сейчас сидела на лавке и пластмассовой черной расческой рисовала в воздухе круги и звездочки, мысленно пытаясь их соединить в единое целое. Пока каштановые волосы развивались на ветру, она чувствовала себя хорошо. Но как только ветер стихал, ей становилось скучно, и в голову лезли мысли о никчемности этого мира и скорой угрозе, которая разгонит толпы людишек по своим норам. К слову, людей она презирала, а некоторых из потомков обезьян — ненавидела.

Ей очень часто говорили [ алгоритм: глава 5 «Общество» ], что надо смотреть на себя со стороны, что нужно быть терпимой и толерантной к окружающим тебя людям. Но Жене не нравилось видеть себя откуда-то сбоку. Она всегда мечтала погрузиться внутрь себя, познать то, что скрыто за использующими лишь семь процентов своих возможностей нейронами головного мозга.

Она встала твердыми ногами на кажущийся мягким асфальт. Затем потянулась, словно после пробуждения ото сна, занявшего всю ее жизнь, и немного погодя, направилась к исключительно редким в белорусской столице ларькам «Хутка-Смачна», где можно было приобрести всякие едва ли съедобные угощения, включая и слабоалкогольные «элексиры».

(спирт = spirit generation?)

Взяв бутылку пива в гладкой бутылке из темного стекла, она хотела было вернуться на свою лавочку и посмотреть на мир уже через призму легкого алкогольного опьянения, но к удивлению девушки лавочка исчезла, а на ее месте стоял полный мужчина приятной славянской наружности.

«Наверное, ты ищешь…»

«Наверное, ты спишь?»

«Наверное, кричишь!»

«А в общем-то, молчишь».

— Привет Женя, как дела? — спросил приятный мужчина приятным голосом и приятно почесал затылок. Он был слегка полноват, и от этого казался добреньким. Но бегающие глаза и половинчатая улыбка выдавали в нем обратное.

— Где моя лавка? Что вы с ней сделали, маньяки и убийцы? Зачем холодным лезвием ножа царапали ее нежное дерево?.. — «Здравствуйте. Дела лучше, чем у вас», — Женя произнесла то, что было прописано в сгенерированном диалоге.

— Я и не сомневался. Пойдемте вместе в путь далекий! — успел сказать мужчина и тут же исчез, оставив после себя лишь тень, которая постепенно поглотилась под лучами дневного света. На его месте снова появилась деревянная лавка, исписанная бранными нелитературными словами и логотипами футбольных клубов. Внезапно появилась лишь его лысая голова с такими же неизменно-обманчивыми чертами лица, зависшая в воздухе и устремившая пронзающий взгляд на Женю.

— А как вас зовут, приятный мужчина из рода буддистских монахов? — спросила Женя, почувствовав легкое дуновение тревожного ветра с востока.

— Зови меня любым именем на букву «и», моя дорогая. — И затем все пропало навсегда. Даже ветер прекратился.

— Иисус, ты куда? — успела только спросить у вечности девушка.

«Приятный мужчина с приятным голом приятно удивил.».

[ход запротоколирован. Анализирую]

Именно это подумала Женя или даже сказала вслух своим низким для девушки голосом. Затем она уселась на знакомую лавку, с которой уже успела подружиться.

Газированный ароматизатор с водой и спиртом, который реализовывали мировой общественности под видом «пива», оказал чудотворное влияние на мозг и настроение Евгении значительно улучшилось. Карие глаза приобрели характерный хмельной блеск, а жесты стали более мягкими и многозначительными. По идее, это должно было привлечь внимание определенной категории граждан. Но Женя сидела совершенно одна, и редкие случайные прохожие для нее будто не существовали. Они шли мимо. Появлялись и исчезали, будто неведомая программа их создавала и ликвидировала.

Мимо проезжали красные машины, а из зеленых окон доносилась веселая музыка, под которую хотелось танцевать, стрелять, и дарить цветы в день годовщины Октябрьской революции.

Женя была счастлива. Для полного комфорта ей в этом мире не хватает только продать душу дьяволу и переселиться в Западный Берлин середины семидесятых, чтобы подпитываться энергией сражающихся с глобализацией студентов.

Все это были отдаленные планы. Близлежащая реальность выглядела иной.

Полный силы и честолюбия Серега нес свою службу, прогуливаясь по площади Независимости, косо поглядывая на наглых подростков, вечно орущих, распивающих спиртные напитки и засоряющих мусором и своими телами главную площадь страны.

Он проходил, шагом чеканя ритм по не так давно выложенной серой плитке. Мимо него в разных позах восседали небольшие компании малолеток, которые при виде человека в камуфляжной форме сразу приунывали, будто их уже поймали за мелкое нарушение. Они стыдливо опускали глаза, вероятно, опасаясь возникновения проблем с сотрудниками правопорядка, нежели ощущая раскаяние за свои пакостные поступки.

Сергею нравилось, когда его боялись. Ему нравилось воплощать силу, способную усмирить пылкий юношеский дух, обладателем которого он, несомненно, являлся сам. Но, несмотря на порицаемую многими профессию бойца внутренних войск, он не любил прилюдно проявлять свою власть над другими. Демократически-правовую дурь из его головы выбили, но не смогли подвергнуть разложению чувство уважения к человеку, который был чем-то большим, нежели диким животным, прикованным к цепи нравственных ценностей.

Справа от него на фоне властвующей вокруг депрессии доносились звуки весело бурлящего фонтана. Боковым зрением приметив свое мутное отражение в воде на фоне города, которое ему нравилось намного больше, чем реальность существования в условиях белорусской столицы, он устремил взгляд в сторону, как робокоп, пытаясь зарегистрировать какое-либо правонарушение.

Будучи смекалистым сельским парнем, Сергей всю жизнь свою искал потайные лазейки, с помощью которых систему можно было обойти, не превращаясь в ее субъекта. Сначала ею была школа, затем педагогический университет и перспектива покорения окраин Гомельской области: со свиньями и людьми, сельскими школами и радионуклидным дозиметром в правом нагрудном кармане. Чтобы откосить от принудительного и вовсе непрогрессивного распределения, Сергей пошел в СОБР сразу после университета, со злостью и честью выдержав суровые вступительные испытания, и порою невыносимый моральный прессинг учебного центра, и, кроме всего прочего, душевную мягкость товарищей, многие из которых после «12 минут ада» [1] Так называется заключительный экзамен при получении крапового берета, включает в себя 12-ти минутный спарринг (примечание автора). так и не стали сослуживцами Сергея. Сейчас, в красном, шитым грубой нитью, берете, он бдел просторы широких минских проспектов и часто пустынных площадей, патрулировал окраины промышленных районов и сердцевины центральных, усеянных камерами видеонаблюдения и круглосуточными магазинами. Поначалу в его цветных мечтах служба Сергею казалась чем-то романтическим, связанным с опасностью и борьбой за великую Родину, которая могла стать для него, в общем-то, любым государством — там, где больше платят. Но постепенно цветные мечты сузили свой спектр до реальности цвета хаки, иногда переходящем в коричнево-зеленый камуфляж, притягивающий наивных девочек и отпугивающий людей слабого духа, склонных к слепому подчинению.