Андрей Диченко - Минское небо

Здравствуй, родной университет!!! Хотя так тебя никто не называет, все говорят просто «универ». Как по мне, так это звучит куда лучше, чем какое-то непонятное «университет». Я бегу к расписанию: «История общественных движений». Вот этого я не ожидал. Опять свидание с евреем! Не то, чтобы я был антисемитом, но к преподавателю у меня была «легкая» неприязнь.

И, как назло, я забыл конспект дома, рядом с металлической лампой черного цвета, что стояла на столе. Поэтому придется сидеть тихо на заднем ряду и надеяться, что не вызовут. Ничего страшного, мне не привыкать быть хамелеоном, к тому же незаметным, как разведчик.

Я забежал в аудиторию перед самым звонком и, дав резко вправо, устремился на последний ряд, на ходу здороваясь с одногруппниками и одногруппницами. Все уже сидели по своим местам, поэтому мои прогнозы по поводу галерки были весьма реальными. Так оно и произошло: место на последней парте было свободным — я сел рядом с Саней Нестеровичем, отъявленным раздолбаем и анархистом, за что я его и считал «человеком». На столе у Сани вместо конспекта стояла бутылка с минералкой — вынужденная мера после вчерашней попойки. Саня бухал много и часто, был антиглобалистом и сторонником свободного секса. Парты, за которыми он сидел, очень часто покрывались корявыми лозунгами и карикатурами на ожиревшую правящую элиту. Парты — точно такие же, как и его девушки: растатуированные, лишенные девственности и благородного воспитания.

— Здорово, Саня! — я пожал ему руку, затем уселся, порылся в портфеле и вырвал лист из конспекта по этике.

Вскоре зашел препод, и все мы встали, как в телевизионной мыльной опере «Час суда».

«Политические движения начала столетия», «Российская Империя» — как всегда, по этой теме я ничего не знаю.

— Чегносотенцы! — почти истерично произносит еврей. Он начинает, разбрасываясь слюнями и соплями, рассказывать о еврейских погромах и контрреволюционной деятельности. Судя по его рассказам, черносотенцы мне показались кем-то вроде орков из бессмертного творения Толкиена.

Черная, мать ее, сотня. Орды чумазых людей в черных халатах и с большими дубинами. Весьма забавно, я бы даже сказал, романтично. Я просто на секунду представил, как они ходят по улицам и громят с энтузиазмом витрины фирменных магазинов килограммовыми дубинами, переворачивают дорогие иномарки и шугают сопливых интеллигентов вроде того, что сейчас читает нам предмет…

Несмотря на мои мечтания, я слушал достаточно внимательно, уткнувшись носом в сероватый листок в клеточку.

Дубровин (основатель Черной сотни) — квинтэссенция зла, герой России. Дивизии в черных рубашках, с красными сумасшедшими глазами, черт возьми их всех. С кривыми ножами они загоняют красножопое быдло в угол и режут, кромсают трупы, а затем пьют кровь, обливая напоследок бездыханные тела семьдесят шестым бензином, и посыпают солью обгоревшее гнилое мясо, изъеденное червями Распутина. И с подбородками, вымазанными кровью в преддверии холокоста, они уже на четвереньках ползут к огромным чертогам с подсветкой изнутри. Там царь-самоадец встречает их, со скипетром, замораживающим пламя…

[стать бы компьютером, чтобы знать обо всем]

Но вскоре свет пронзает пространство, и появляется человек с тростью, на наконечнике которой планета Земля, сбоку — колоски, а в центре — серп и молот.

— Прышло твае врэмя сдаваться, княс! — говорит странная личность невысокого роста, разглаживая черная усы.

— Дарк Сталенс… — бурлящий, словно кипящяя сера, слышен голос царя. — Ты не мог вернуться оттуда! — и молнии полетели в усатого человека с тростью…

— Богисевич! — повысив голос, произносил мою фамилию еврей. Я на миг отвлекся и посмотрел на него. Преподаватель походкой бравого красноармейца шел ко мне и своими намерениями напомнил мне почему-то ледокол «Ленин», бороздивший просторы мирового океана в эпоху социалистических соревнований и нашествий призраков коммунизма в Европе.

— Чем вы заняты? — преподаватель стоял надо мной и щурился, пытаясь разглядеть рисунки на обрывке листика в клеточку, который я тщательно скрывал ладонями.

— Слушаю вас, Дмитрий Исаакович, — я говорил как можно более спокойно и равномерно, чтобы не вызвать ненужных подозрений.

«Идите к черту, Дмитрий Исаакович», «мне насрать на вас и ваш предмет…» Может, на лице у меня и была натянутая улыбка, но глаза явно отвечали обратное. Злость. Бесконечная злость на жигули и москвичи, на школьниц и станцию метро «Площадь Попоек», на почетный караул и т. п.

[иногда такое ощущение, что в голове присутствуют инородные объекты. Они шумят, когда я говорю по телефону]

Дмитрий Исаакович, видимо, удовлетворившись моим ответом, побрел дальше вдоль ряда и продолжал мутные разговоры со студентами.

— Игина, что вы думаете по поводу эсеров? — прыщавая Ирочка поднялась с парты.

«Эсеры — вестники постапокалипсиса, оружием дьявола и мощью пятиконечной звезды расшатывали дьяволоизбранную нацию на совершение скверных блудливо-политических деяний в духе…»

— Это левотеррористическая организация, которая для достижения своих целей использовала терроризм… — невнятным голосом произнесла Ирочка.

Недовольный еврей сел за свой стол и, одев очки, пробубнел:

— Что такое коммунизм? Можешь ответить? — он, слегка раскачиваясь на стуле, устремил свой похотливый взгляд на маленькую Ирочкину грудь минус первого размера.

Сатанизм — такое существование общества, в котором будет осуществляться социальная справедливость по принципу «каждому по способности, от каждого по потребности». Проповедник сатанинской церкви объединенной Евразии Никита Сергеевич Хрущев во время очередной своей мессы провозгласил, что нынешнее поколение рабов божьих будет жить при сатанизме…

— Богисевич! Константин Богисевич! — я опять прослушал зовы старого урода.

— Да! — почти крикнул я.

— Встаньте Борисевич! — в ответ на его просьбу я нехотя положил дешевую ручку синего цвета и, с шумом отодвигая шатающийся стол, поднялся на ноги.

— Почему вы не откликаетесь, у вас пгоблемы со слухом? — в аудитории послышались тупые смешки моих одногруппников.

— Нет, я задумался, Дмитрий Исаакович.

— Ах, вы задумались. Ну, будьте милы, ответьте, чем вызвано появление в современной России организаций национал-социалистического толка, и перечислите таковые… — Я не знаю, Дмитрий Исаакович… — было лень рассказывать совершенно не интересующие меня вещи, даже если того требовал «Дмитгий Исаакович».

— Была бы моя воля, поотчислял бы тут половину… — со злобой сказал преподаватель и сделал жест, после которого я мог сесть и продолжить путешествие по мутному аквариуму затуманенного мозга.