Петер Розай - Мужчина & Женщина

«Мужчина & женщина» — одна из шести книг австрийского писателя Петера Розая, составивших цикл «15 000 человеческих душ», — это история одного развода, крушения одной маленькой современной семьи.

Он и она расстаются, решив, что совместная жизнь не удалась. Муж, адвокат, переезжает в другой город, чтобы начать все сначала; жена, медсестра, остается одна с маленькой дочерью в квартире, которая давно уже перестала быть семейным домом. Каждый из них пытается заново устроить свою жизнь, свыкнуться со своей утратой, каждому из них приходится нелегко. Их мысли обращены друг к другу, их отчаянные попытки найти опору в отношениях с другими мужчинами или другими женщинами отмечены неуверенностью; к ощущению свободы, которое они испытывают, примешивается чувство пустоты и уныния. Но так и должно быть.

Рассказывая о разрыве человеческих отношений, Розай избегает излишней горячности, дешевого драматизма, пронзительной жалобы. Он стремится придать своему повествованию известную легкость и отстраненность, так, чтобы все происходящее с его героями предстало как нечто само собою разумеющееся, закономерное, почти неизбежное. Да, словно бы говорит он читателю, утраты и неудачи включены в план человеческой жизни, и единственное, что нам остается, — это обманчивая, но вечная, томительная надежда на любовь и счастье.

Автору удалось изобразить своих навсегда расставшихся героев так, что мы ясно чувствуем, насколько прочно связаны они общей судьбой — общей для всех людей, — и в этом обнаруживает себя тонкое мастерство художника, умеющего стереть мнимую границу между бытом и бытием.

На протяжении семи лет Петер Розай работал над созданием широкой панорамы современной жизни. Так появилась композиция из шести частей, которую автор предлагает рассматривать как своего рода алтарь с боковыми приделами. В центре — книга «15 000 человеческих душ», давшая наименование всему циклу. По сторонам симметрично расположились «Комедия» и «Восстание», «Мужчина & женщина» и «Облака». Всю композицию завершает «Наше описание ландшафта». Однако сравнение с алтарем заключает в себе нечто большее, чем простое указание на порядок расположения частей. Все в целом представляет историю горестей и страданий человеческих (подобно картинам Иеронима Босха), которая откроется тому, кто решится предпринять путешествие на планету Розай.

Эта история продолжалась несколько лет.

Сначала поговорим о Мюраде: Вот он сидит у окна в доме на окраине города и пишет: Смерть, в которую я был тогда влюблен, стала мне так близка, что ее образы уже не доставляли мне никакого наслаждения. Я старался обуздать их, запуская руки в кровоточащие раны. Черные подручные смерти стояли передо мной, застыв в надменном величии своего сана, их тела истекали кровью, струившейся из широких, зияющих ран величиной в ладонь. Быть может, это была сама Праматерь, грозная королева, которая безмолвно давала мне понять: Откуда ты вышел, туда и возвратишься!

Но, делая эти записи, Мюрад лишь обманывал самого себя. Он был болен и почти спился. У него никого не было, и запястье левой руки он перевязал бинтом. В квартире, где он сидел и писал, было совсем пусто: только в углу стояли пустые ящики из-под фруктов и ветер, залетавший иногда в окно, гонял по полу песчинки и клочья пыли.

Квартира Мюрада была расположена за чертой города недалеко от запасных железнодорожных путей, уходивших в открытое поле. По воскресеньям, когда вокзал почти замирал, с сухих пшеничных полей взлетали в небо жаворонки, и было слышно, как они поют. На заднем плане в глубине ландшафта виднелась серая каменистая гряда, перераставшая вдалеке в цепь довольно высоких гор. Их склоны покрывал зеленый бархат леса, прошитый блестками горных ручьев. Многопалая рука железнодорожных путей, широко распластанная на равнине, пахла в летнюю жару железной стружкой и копотью.

Дома и городские строения возвышались посреди открытой равнины, за которой сияли в летнюю ночь вершины гор, словно подсвеченные изнутри голубым светом.

Собственно говоря, Мюрад вовсе не жил больше в этом пригородном доме. Прошло уже несколько недель с тех пор, как он отказался от квартиры и постепенно, одну вещь за другой, стал сдавать свою мебель на хранение. Куря сигареты и методически, начиная с утра, напиваясь, он ждал.

Теперь он посмотрел в окно, прежде чем закрыть записную книжку. Рябина устало покачивала своими серыми ветками; из густой листвы доносились сварливые голоса птиц. Немного дальше возвышался строительный кран. Поля — на некоторых все еще производились сельскохозяйственные работы — мирно устроились между шелестящими кустами живой изгороди. Мюрад обошел все комнаты как бы с инспекторской проверкой и вышел из квартиры. На лестнице никого не было. Внизу, в прихожей, Мюрад наткнулся на хозяина дома, который явно ждал его появления, так как сразу же подбежал к нему, высохший, сморщенный человек, чтобы пожелать ему всего хорошего.

Счастливо, господин Мюрад, сказал он.

Счастье Вам и самому не помешает, ответил Мюрад.

На окраине города стояли редкие дома, часть из которых была еще не достроена. В поле выезжал трактор. Через небольшой мост, перила которого украшал святой из серого камня, благословляющий речных рыбок, Мюрад пошел в город. Снова стоял жаркий летний день, ни ветерка, и на деревьях в палисадниках постепенно сворачивались высыхающие листья.

Трудно было бы сказать, в каком настроении пребывал Мюрад; что справиться со своими страхами ему не удалось, в этом Мюрад должен был себе признаться. Чего он в лучшем случае добился, это некоторого успокоения. Теперь образы лишь сладостно тлели в глубине его сознания или тихо играли, превращаясь в фигуры. Маленький ангел, его звали Решимость, распростер за плечами Мюрада свои крылья: это как будто бы придавало Мюраду некоторое достоинство.

Над городом сиял купол ярко-голубого неба, и только внизу, где небо соприкасалось с крышами, оно было мутноватым от поднимавшейся вверх пыли. Фасады многоквартирных домов смыкались в молчании, уходя ровной, прямой линией к центру города. Над улицами, широкими, но без величавости, тянулись электропровода, на которых висели фонари. Из дворов выглядывали там и сям верхушки тополей, да иногда выбегали за ворота дети с игрушками и сладостями в руках.

В центре просторных автостоянок размещались магазины и универмаги, разукрашенные снаружи рекламными плакатами и омываемые неясными звуками далекой музыки.

Город лежал в низине, и можно было представить, что зеленые острова тополей соединены между собой сетью подземных водных артерий. Горы были в отдалении; с их вышиной соизмерялись, казалось, только волны городского шума и пыли, когда, поднятые ветром, они утомленно качались над улицами и площадями.