Джон О`Фаррелл - Мужчина, который забыл свою жену

Мы с Мэдди готовимся ко сну, оба чем-то раздражены и в нашей тесной ванной комнате стараемся не замечать друг друга. Я попытался было рассказать, какой тяжёлый день выдался в школе, но она проигнорировала попытку. Я совсем забыл, что Мэдди только что получила результаты анализов, о которых постоянно думала последние пару недель. Она обнаружила странную шишку у себя под мышкой и вбила себе в голову, что это рак, причем все мои попытки разубедить её полагала безответственными.

— Да с чего вдруг неходжкинская лимфома? — возмутился я, когда она впервые заговорила об этом. — Нельзя же ставить подобные диагнозы на основании сведений, почерпнутых в Интернете.

— У меня сразу несколько симптомов. Кое-кто считает, что дело серьёзное…

— И кто же эти люди?

— Я не знаю, как их зовут. Они с форума о женских болезнях.

С самого начала она воспринимала мои насмешки над медицинской онлайн-болтовнёй как равнодушие к её здоровью. И вот сейчас демонстративно отодвинулась к противоположному краю кровати, избегая малейшего физического контакта со мной. А потом разрыдалась.

— Что? Что такое?

— Сегодня пришли результаты анализов.

Я ощутил пронзительный стыд, оттого что позабыл, как сегодняшний день важен для неё. Обещал, что позвоню сразу после занятий, но благие намерения поглотила школьная суета.

Но это ничего не значило сейчас, в масштабе всей трагедии. Мэдди так рыдала, что я сразу понял: анализ, должно быть, положительный. Вопреки моему скептицизму, вопреки некоторым изысканиям, предпринятым лично мною, у неё в самом деле оказалась неходжкинская лимфома. Я внезапно увидел будущее, в котором дети потеряют маму, а слабеющей Мэдди придётся выдержать операцию и курс химиотерапии. Мы будем жить в страхе и неопределённости и страдать при виде её мучений от болезни, о которой никто из нас даже не слышал ещё две недели назад.

Не прекращая реветь, она стряхнула с плеча мою ладонь, а я попытался выяснить, что же точно сказал доктор и каковы перспективы лечения. Вытирая слёзы рукавом пижамы, она с трудом сумела выговорить:

— Анализ отрицательный. У меня нет рака.

— Как?

— Опухоль доброкачественная. (Всхлип.) Доктор сказал, что остальные симптомы — это просто вирусная инфекция или что-то такое…

— Ох, слава богу! — Я ринулся обнять её, но она оттолкнула меня и разрыдалась ещё отчаяннее. — Мэдди, но это же отличная новость! Ты так рыдала, что я решил, у тебя эта нехоженская дрянь…

— Неходжкинская лимфома. Ты даже название болезни не можешь запомнить правильно.

— Ладно, да какая теперь разница, у тебя же её нет! Боже, да я чуть не рехнулся, когда ты так плакала! Какое облегчение, право…

Она ещё раз утёрла слезы пижамой, а я подумал, что раньше она никогда не надевала такие штуки — обычно одеждой для сна служили мои старые футболки. Наверное, просто закончились.

— Ты забыл спросить про результаты.

— Да, прости, пожалуйста, но если я расскажу тебе, что произошло в школе, ты сразу поймёшь…

— Тебе это вообще не пришло в голову! Тебе нет дела, есть у меня рак или нет, тебе безразлично, даже если я на пороге смерти.

— Послушай, это просто смешно. Разумеется, мне есть дело до твоей жизни или, тьфу-тьфу, смерти. Просто я с самого начала сомневался, что у тебя действительно рак, хотя понимал, как тебя это беспокоит.

— Но в больницу со мной всё же не пошёл?

— Потому что ты не просила об этом.

— Но мог хотя бы предложить.

— Слушай, где логика? Если бы ты сказала «Пожалуйста, сходи со мной», я бы пошёл, но ты не просила, потому я решил, что никакой необходимости в этом нет. Да ведь ты же здорова — о чём тогда мы спорим? Надо радоваться!

— Наш брак болен. У наших отношений рак — неоперабельная терминальная опухоль. Если ты не в состоянии быть рядом, когда мне приходится пройти через такие переживания, я не хочу больше жить вместе с тобой…

— Ладно, понимаю, сейчас ты плохо соображаешь. Волнения насчет лимфомы выбили тебя из равновесия, ты всё сильно преувеличиваешь. Давай я возьму пару дней отпуска, ребят отправим к твоим родителям…

— Поздно, Воган. Тебя ведь никогда не было рядом. Ты так и не смог преодолеть свою природу, не стал настоящим мужем. В твоей жизни всегда был только «я», и никогда — «мы».

И тут я понял, что она рыдала так горько вовсе не из-за истории с раком. Она оплакивала то, что уже умерло.

Мозг пульсировал, вспоминая ту жуткую ночь, и пульсация эта только возрастала от всплывавших в памяти всё новых подробностей. Мы тогда оба замолчали, потом она вылезла из постели и ушла спать в другую комнату — и больше не возвращалась, пока мы продолжали жить под одной крышей. Перегоревшая лампочка в светильнике у кровати, которую я должен был заменить. Невыносимая боль в затылке, до рассвета.

Лёжа в томографе, я вспомнил кое-что совершенно новое. Экран компьютера должен был показать, что происходит в мозгу, когда открывается новый файл и обнаруживается доступ к утраченной информации. Я ударился головой! Точно — всё время, пока мы переругивались, у меня дико болела голова, а на затылке набухала огромная шишка. Да, меня контузило! Именно это я и пытался ей объяснить: на пороге школы на меня набросился разгневанный папаша и обвинил в приставаниях к его ребенку. Он повалил меня, я стукнулся головой о тротуар и даже потерял сознание. В больницу ехать я отказался, но, несмотря на неуместный героизм, чувствовал себя прескверно.

Может, моя амнезия стала следствием той травмы. Потому я и забыл спросить Мэдди о результатах анализа! Я вовсе не был равнодушным эгоистом — просто контуженным. Это стало первым симптомом амнезии, позднее поразившей мой мозг полностью.

Доктор Левингтон внимательно выслушала меня. Её заинтересовали подробности удара по голове, но, к её радости и изумлению, это никак не проясняло тайны случившегося со мной. Она продемонстрировала результаты сканирования. На одном снимке — синие и красные пятна в центре мозга. На другом — абсолютно то же самое.

— Разве не удивительно? Ни малейших различий! — с восторгом восклицала она. — Работа мозга — поистине величайшая тайна.

То есть в те моменты, когда я вспоминал нечто совсем новое, активность мозга никак не изменялась.

На столе в её кабинете стояла керамическая голова, в натуральную величину, со всякими надписями, черточками по всему черепу, подтверждавшая, видимо, викторианскую чушь относительно френологии. За сто пятьдесят лет наука существенно продвинулась вперёд. Теперь они знают, что ничего не знают.

— Разумеется, мы должны понимать, что всплывшие воспоминания могут быть не во всем точны… — осторожно начала она.