Дэйв Пельцер - Ребенок, который был вещью. Изувеченное детство

В школе я окончательно стал изгоем. Никто не хотел со мной водиться. Во время большой перемены я жадно заглатывал бутерброды и слушал, как мои бывшие друзья сочиняют про меня издевательские песенки. Их любимыми были «Дэвид-воришка» и «Пельцер-вонюльцер». Мне не с кем было поговорить, никто со мной не играл. Я остался совсем один.

Мама продолжала отсылать меня в холодный гараж на несколько часов. Чтобы не скучать, я выдумывал новые способы добыть еду. Папа по-прежнему время от времени тайком приносил мне остатки ужина, но теперь это происходило все реже. Наконец я понял, что если хочу выжить, то мне придется полагаться только на себя. В школе возможностей добыть еду больше не было. Все ребята теперь прятали свои коробки с завтраком или закрывали их в шкафу в классной комнате. Учителя и директор знали о моих «наклонностях» и присматривали за мной. Так что про еду в школе можно было забыть.

Но в конце концов я придумал способ, который должен был сработать. Во время большой перемены ученикам запрещалось покидать игровую площадку, поэтому вряд ли кто-то ожидал, что я убегу из школы. Я решил, что за перерыв успею добраться до ближайшей бакалеи и украсть печенье, хлеб, чипсы — в общем, что смогу. Я продумывал каждый пункт плана. Когда утром бежал в школу, считал шаги, чтобы определить, сколько времени мне потребуется на дорогу до магазина. Через несколько недель я собрал всю нужную информацию. Единственное, чего мне пока не хватало, так это смелости и решимости. Я знал, что для возвращения потребуется больше времени, ведь нужно будет бежать вверх по холму, поэтому я выделил на это пятнадцать минут. Зато вниз с холма я буду бежать очень быстро, так что хватит и десяти. В результате на магазин остается всего десять минут.

По утрам я сам себе напоминал человека, бегущего марафон. Я пытался беречь силы и при этом не сбавлять скорость. Шли дни, мой план становился все более четким, и приступы голода сменились грезами. Мечты сопровождали меня во время бесконечной работы по дому. Оттирая плитку в ванной, я воображал себя героем сказки «Принц и нищий». Я был принцем, поэтому знал, что в любой момент могу отбросить тряпку и чистящее средство. Во время стояний в гараже я закрывал глаза и притворялся персонажем из какого-нибудь комикса. Но голодные спазмы врывались в мои мечты и вновь и вновь возвращали к деталям плана.

Я продумал его до мельчайших подробностей — и все равно боялся воплотить в жизнь. Во время большой перемены я слонялся по игровой площадке и искал оправдания для своего бездействия. Я убеждал себя, что в этот раз меня обязательно поймают или что мои подсчеты неверны. Периодически в подобные внутренние споры вмешивался желудок: он сердито ворчал и обзывал меня «трусливым цыпленком». Наконец, прожив несколько дней без обеда на скудных остатках завтрака, я решился. Стоило прозвенеть звонку на большую перемену, я выскочил из класса и помчался на улицу; сердце колотилось, как сумасшедшее, легкие горели от быстрого бега. Я добрался до магазина в два раза быстрее, чем рассчитывал. Пока я бродил между полками с продуктами, меня не покидало ощущение, что все вокруг пристально следят за мной. Будто другие покупатели шепотом обсуждают оборванного, неумытого ребенка. И тогда я понял, что мой план обречен: ведь я ни разу не подумал о том, как буду выглядеть в глазах окружающих. Чем больше я беспокоился по поводу внешности, тем сильнее желудок сжимался от страха. Я застыл посреди прохода, не зная, что делать дальше. Начал медленно отсчитывать секунды. Вспомнил, как голодал все это время. Наконец, уже ни о чем не думая, схватил с полки первое, что увидел, развернулся и побежал прочь из магазина. Я крепко сжимал в руке свою награду — пачку крекеров из муки грубого помола.

Приблизившись к школе, я спрятал упаковку под рубашку — с той стороны, где не было дырок, — и вошел на игровую площадку. Затем я закопал ее в мусорную корзину, стоявшую в туалете для мальчиков. Когда начался урок, я отпросился у учителя и вернулся за крекерами, чтобы насладиться ими в тишине. Сглатывая слюну, я зашел в туалет — и увидел, что мусорная корзина пуста. Столько времени я продумывал этот план, столько времени убеждал себя, что наконец-то поем, и все напрасно. Уборщица выкинула мусор раньше, чем я смог до него добраться.

В тот день моя попытка провалилась, но потом мне везло. Хотя один раз я умудрился спрятать украденную еду в парте, а на следующий день обнаружил, что нас перевели в школу на другой стороне улицы. За исключением того, что я снова остался голодным, я даже был рад такому положению вещей. Мне казалось, будто на новом месте я получил новую возможность воровать еду. Теперь я не только таскал завтраки у одноклассников, но и бегал в бакалею почти каждую неделю. Иногда внутренний голос подсказывал мне, что лучше ничего не трогать, и я просто слонялся между рядами. Но потом меня все равно поймали. Управляющий позвонил маме, и дома я был жестоко наказан за свою изобретательность. Мать знала, почему я краду еду, знал и отец, но она по-прежнему отказывалась меня кормить. Чем сильнее становились муки голода, тем отчаяннее я искал новые способы хоть как-то их утолить.

После ужина мама обычно складывала объедки в маленькое мусорное ведро. Потом она вызывала меня из гаража, где я стоял все время, пока семья ела. Мытье посуды было моей ежедневной обязанностью. Я стоял перед раковиной, погрузив руки в горячую воду, и чувствовал, как пахнут остатки ужина в помойном ведре. Сначала даже мысль об этом казалась мне отвратительной, но потом я понял, что других вариантов у меня не осталось. Я старался вымыть посуду как можно быстрее и бежал в гараж, чтобы выбросить мусор. Там, в темноте, осторожно очищая съедобные куски от обрывков бумаги и сигаретных бычков, я заглатывал жалкие остатки ужина и радовался тому, что желудок ворчит уже не так отчаянно, как прежде.

Но и этот способ был изначально обречен на неудачу — в конце концов мама поймала меня с поличным. Несколько недель я не трогал мусорное ведро, но потом мне снова пришлось копаться в нем — так сильно хотелось кушать. Как-то раз я съел выброшенный кусок бекона. И через несколько часов меня скрутила нестерпимая боль. Где-то неделю я страдал от жестокого поноса. Пока я болел, мама сообщила, что специально продержала бекон в холодильнике две недели. Когда он окончательно испортился, она его выкинула. Она знала, что я не смогу устоять перед мясом. После того как я поправился, мама заставляла меня приносить ей мусорное ведро, чтобы она, лежа на диване, проверяла, не осталось ли там чего пригодного в пищу. Она так и не догадалась, что я заворачиваю объедки в салфетки и прячу на самом дне. Я понимал, что она не захочет пачкать руки, копаясь в мусоре, поэтому моя схема некоторое время работала.