Крис Эллиот - Плащ душегуба

– Он не из наших. Тогда зачем нам с ним цацкаться? – ворчала Молли Фря, точа шипы своей палицы.

– Потому что вождь сказал, что с этого бродяги мы получим хороший навар, – сказал Бамбино, разогревая добытую где-то вчерашнюю яичницу-болтунью.

– По мне, так это все фигня, – встряла Резвушка, в своеобразном реверансе принюхиваясь к своему подгузнику, дабы убедиться, что его еще не пора менять. – Раньше нам ни с кем не приходилось любезничать, и все было в порядке. И жили мы тут – просто припеваючи!

– Всего один день в год. Думаю, мы выдюжим. – Бамбино помешал яичницу пальцем.

Молли Фря стояла, не сводя глаз с Цыпочки и незнакомца.

– Что ж, надо так надо, – сказала она. – Но это будет плохой пример для молодых бойцов. И в глазах других племен мы окажемся слабаками.

– Кому понравится, если в его омлет из голубиных яиц плюхают толику рокфора с червями?!

Сам же пришелец, облаченный в лохмотья от Замарашек, стоял по колено в воде, время от времени прикладываясь к несяку с пивом, а Цыпочка вглядывался в движущиеся тени под водой, готовясь вонзить копье в извивающееся тело угря.

– Ты здесь неплохо устроился, парень, – громогласно заявил чужак. – Скажи мне, а ты когда-нибудь охотился на дичь покрупнее? Жирафы, взрослые гориллы, волосатые мамонты и всякое такое?

– Только на волосатых бомжей, – ответил Цыпочка.

Возникла пауза. Незнакомцу потребовалось несколько секунд на раздумье.

– Спокойно, спокойно, дружище, – сказал он расхохотавшись. – Чувство юмора важнее скромности, хотя я поклонник того и другого. Я вот о чем: не будете ли вы так любезны сообщить, как далеко отсюда до канала?

– Канала?

– Панамского канала, парень! Мне позарез надо сказать пару слов тамошнему начальнику. Когда я в последний раз проходил через шлюзы, он так мухлевал с уровнем воды, что в конце концов мое каноэ оцарапало себе брюхо!

– Кхм. Мои познания в истории не столь сильны, мистер, ведь в школу я никогда не ходил, да и не очень-то хотелось, но все же я уверен, что Панамский канал будет построен только в 1914 году.

– Зашибись! Просто какое-то мычание ягнят!

Цыпочка резко наклонился, ударил копьем, но юркая добыча ускользнула.

– Зашибись… Интересно, и какого хрена я только что так выразился?… И еще про мычание ягнят… И… это странное имя – Дельмо. Оно так и крутится у меня в голове. Я не помню никого с таким именем, однако оно кажется мне знакомым.

– Эй, а ну-ка ты попробуй! – сказал главарь Замарашек, протягивая копье чужаку. – Дождись, пока он окажется прямо возле тебя, а потом…

– Есть!

Бродяга метнул копье в реку, пронзив громадного черного угря. Он вытащил его и бросил взгляд на извивающуюся тушу, издав при этом пронзительный вопль, словно разъяренная банши. Чужак выскочил из воды, его набедренная повязка упала, отчего он споткнулся и ничком рухнул на землю. Бутуз – полупес, полудикобраз – ухватил его лохмотья и умчался прочь. Цыпочка поднял гарпун и осмотрел превосходную добычу.

– Тут жратвы на неделю! – воскликнул он и посмотрел на голозадого бродягу, который, пыхтя, взбирался на берег под всеобщие одобрительные восклицания.

– Эй, чужак! – окликнул Цыпочка. Толстяк наконец выбрался на берег и рухнул на гравий, распластавшись как выброшенный на сушу кит. – Воистину ты обладаешь духом Замарашек. Эй, Медуз!

– Да, сэр!

– Сделай ему тату.

Медуз, шести с половиной лет, был с младенчества слепым – стараниями одной гуманитарной организации. Предназначением этих филантропов было лишать зрения бедных сирот, чтобы потом они не страдали от отсутствия окон в их спаленках. Медуза держали в банде, поскольку отсутствие зрения обострило все остальные чувства, особенно иронию, вспыльчивость и жестокость к животным – все, что составляло для Замарашек основу добродетели. Но самое главное, он был великолепным художником: его выполненные вслепую каракули смотрелись в девятнадцатом веке ничем не хуже, чем творения Ротко или Поллока в веке двадцатом; вот он-то и был призван для торжественного нанесения на тело чужака фирменной татуировки Замарашек в духе абстрактных импрессионистов.

В течение следующих двух часов вся округа, вплоть до улицы Кешью (западная часть), оглашалась жалобными воплями чужака, над спиной которого трудился Медуз, орудуя ржавой иглой, заполненной дегтем и углем.

– Вы меня убьете! Пожалуйста, хватит! – молил толстяк. – Клянусь, я не знаю, когда кавалерия пойдет в атаку!

Его спина представляла собой беспорядочную мешанину красного и черного – крови и чернил, – в которой отдаленно угадывались невидимые птицы, порхавшие в воображаемом лесу.

– Я лишь скромный пехотинец! Вам стоило бы заняться майором Ливингстоном. Вот кто вам нужен!

Молли Фря, Бамбино и Резвушка топтались поблизости, наслаждаясь агонией жирного пришельца. Когда все было закончено, Бамбино и Молли Фря под присмотром Цыпочки наложили толстый слой грязи на лицо и тело чужака. Резвушка вскочила на спину испытуемого, отчего он снова завопил от боли, водрузила ему на голову церемониальную пустую жестянку из-под фасоли, а потом несколько раз ударила по ней церемониальной монтировкой. Вновь обращенный растроганно всплакнул – его признали своим! – поскольку для него, лишенного памяти, эта пестрая орава отныне стала единственной семьей. Отныне он был счастлив находиться в обществе Замарашек и вполне смирился с перспективой жизни под откосом.

– Не знаю, с чего и начать, – начал он, сделав солидный глоток из несяка и громко рыгнув. – Это был самый чудесный день в моей жизни. Впрочем, никакого другого я и не помню.

Раздались смешки. Бамбино ткнул Молли Фря под ребра:

– Мы все еще можем съесть его, а?

Молли пожала плечами:

– Как решит Цыпочка.

– Я просто думаю, какие вы ужасно замечательные! Бамбино и Молли Фря, я люблю вас, ребята, и по прошествии лет, я уверен, вы тоже меня полюбите. Согласны? Возможно? Ну хоть чуть-чуть?

Он выпятил губы и показал пальцами, насколько чуть-чуть, а затем хохотнул:

– Вы двое – самые лучшие!..

Названные двое недоуменно переглянулись.

– …А про маленькую Резвушку могу сказать только одно. Я знаю, что под грубой маской, говорящей: «Отвали, или я размажу по стенке твою жирную задницу!» – таится душа истинной леди, и я благодарен ей за поддержку.

Резвушка не обращала никакого внимания на происходящее, сосредоточенно раскуривая сигару.

– Ну и наконец мистер Цыпочка. Я благодарен вам, сэр, что вы извлекли меня из ледяной воды и предоставили мне кров, и стол, и, разумеется, этот новый наряд. – Он вальяжно повернулся, демонстрируя свои лохмотья. – Я даже полагаю, он льстит моему непростому телосложению. Так или иначе, я хочу сказать Замарашкам – всем и каждому, – что до конца жизни буду трудиться, дабы завоевать ваше уважение. Это самое малое, что я могу сделать в уплату за ваше щедрое великодушие. И сейчас, на этой освященной земле, мне припомнилась одна древняя китайская поговорка. Она короткая и незатейливая, однако в ней скрыт важный смысл, весьма подходящий для данного случая…