Сью Таунсенд - Женщина, которая легла в постель на год

– Присаживайтесь, доктор Боо.

– Я доктор Бобер, – поправил врача Брайан. – Ваш терминал, должно быть, сбоит…

– Итак, чем могу вам помочь?

– Дело в моей жене. Она легла в постель и твердит, что останется там на год.

– Да-да, – кивнул терапевт. – Мой коллега доктор Бриджес, помнится, уже осматривал вашу жену. Судя по результатам анализов, она в полном здравии.

– Я ничего об этом не знал, – нахмурился Брайан. – Мы говорим об одной и той же женщине?

– О да, – снова кивнул врач. – Доктор Бриджес нашел, что для своего возраста ваша жена просто пышет здоровьем и…

– Но у нее же с головой не в порядке, доктор! – воскликнул Брайан. – Она то и дело готовит ужин, обмотавшись банным полотенцем! А я, между прочим, дарю ей новый фартук на каждое Рождество, тогда почему…

– Так, давайте остановимся и поподробнее рассмотрим казус с полотенцем, – перебил доктор Проказзо. – Скажите, доктор Боо, когда начались такие случаи?

– Я впервые заметил около года назад.

– А вы помните, доктор Боо, что именно она тогда готовила?

Брайан задумался.

– Не знаю, что-то коричневое, оно кипело в кастрюле.

– А впоследствии? Вы помните блюда, которые она готовила?

– Почти уверен, что это было что-то из итальянской или индийской кухни.

Доктор Проказзо потянулся к Брайану через стол, вытянул палец, словно нацеливая пистолет, и воскликнул:

– Ага! Ни разу салат?

– Нет, ни разу, – подтвердил Брайан.

Доктор Проказзо засмеялся и сказал:

– Ваша жена боится марких брызг, доктор Боо. Нарядные фартуки не вполне подходят для ее нужд. – Он театрально понизил голос: – Не должен нарушать правила конфиденциальности, но скажу вам по секрету, что моя собственная мать готовит свекольные оладьи, обрядившись в старый мешок от муки. Женщины – загадочные создания, доктор Боо.

– Бывают и другие недоразумения, – не сдавался Брайан. – Она плачет, когда смотрит новости: землетрясения, наводнения, голодающие дети, пенсионеры, лишившиеся накоплений... моей жене палец покажи, и она тут же зальется слезами. Однажды я пришел с работы и застал ее рыдающей из-за пожара в Ноттингеме!

– С летальными случаями? – поинтересовался доктор Проказзо.

– Двое погибших, – кивнул Брайан. – Детишки. Но у матери – одиночки, конечно же, – осталось еще трое! – Брайан уже еле сдерживал слезы. – Еве обязательно нужны какие-то лекарства. Она переживает бурные всплески эмоций. Весь дом вверх дном. В холодильнике ничего нет, корзина для белья забита до отказа, а жена попросила меня выбрасывать отходы ее жизнедеятельности!

– Вы слишком возбуждены, доктор Боо, – заметил доктор Проказзо.

Брайан расплакался.

– Она всегда была там, на кухне. И очень вкусно готовила. У меня слюнки текли, едва я вылезал из машины. Должно быть, аромат просачивался сквозь щели во входной двери. – Он вытащил бумажный платок из коробки, пододвинутой врачом, и промокнул глаза и нос.

Терапевт ждал, пока Брайан успокоится.

Придя в себя, Брайан начал извиняться:

– Простите, что я расклеился… У меня дикий стресс на службе. Представляете, один коллега написал статью, ставящую под сомнение статистическую ценность моей работы о марсианской горе Олимп.

– Доктор Боо, вы когда-нибудь принимали ципралекс [12] Ципралекс – антидепрессант, селективный ингибитор обратного захвата серотонина. ? – спросил доктор Проказзо и потянулся за рецептурным бланком.

Районная медсестра, сорокадвухлетняя Джанет Спирс, с неодобрением отнеслась к поручению доктора Проказзо навестить здоровую женщину, отказывающуюся вставать с постели.

Пока Джанет вела свой маленький «фиат» в сторону респектабельного района, где жила миссис Ева Бобер, слезинки жалости к себе туманили ее очки, изготовленные оптиком, по всей видимости, симпатизирующим нацистской эстетике. Сестра Спирс не позволяла себе женственных украшений – ничто не могло смягчить избранную ею трудную стезю. Мысль о здоровехонькой лентяйке, отлеживающей бока в постели, вызывала у сестры Спирс тошноту, в буквальном смысле слова.

Каждый день Джанет вставала, принимала душ, надевала форму, заправляла постель, чистила унитаз и спускалась вниз до семи утра. Если что-то ее задерживало, она начинала паниковать, но благоразумно держала в стратегических местах коричневые бумажные пакеты для еды, и после нескольких вдохов и выдохов в пакет, поборов гипервентиляцию, снова чувствовала себя отлично.

Миссис Бобер была последней пациенткой на сегодня. Утро выдалось нелегким: мистер Келли с изъеденными язвами ногами умолял дать ему более сильное обезболивающее, а она уже в который раз отвечала, что не может вколоть ему морфий – ведь существует очевидная опасность, что он впадет в зависимость от наркотического препарата.

Дочь мистера Келли закричала:

– Папе девяносто два года! Думаете, он кончит ломкой, вкалывая гребаный героин в глазные яблоки?

Джанет захлопнула чемоданчик и покинула дом Келли, не удосужившись помочь больному одеться. Она ни от кого не намерена терпеть оскорбления, равно как и выслушивать неуравновешенных родственников пациентов, указывающих ей, как делать ее работу.

Она использовала меньше болеутоляющих средств, чем любая районная медсестра в графстве. Официально зафиксированное достижение. Джанет этим очень гордилась, но не могла удержаться от мысли, что неплохо бы устроить церемонию, чтобы какой-нибудь высокопоставленный чиновник из регионального отделения Службы общественного здоровья вручил ей памятную дощечку или кубок – в конце концов, за годы работы она сэкономила национальному здравоохранению десятки тысяч фунтов.

Джанет остановилась у дома миссис Бобер и с минуту посидела в машине. По внешнему виду жилища она многое могла сказать о пациенте. Цветущее подвесное кашпо всегда ее воодушевляло.

Но на крыльце Евы подвесного кашпо не было. Зато там находилась кормушка для птиц, под которой на черно-белом кафельном полу темнели пятна птичьего помета. На ступеньке стояли немытые бутылки из-под молока. Ветер разнес по углам листовки с рекламой пиццы, карри и китайской еды и высохшие кленовые листья. Коврик из кокосовой мочалки уже давно не вытряхивали. Оранжевая подставка под цветочный горшок использовалась в качестве пепельницы.

К пущему отвращению сестры Спирс, входная дверь была приотворена. Она протерла медную дверную ручку антибактериальной салфеткой, пачку которых всегда носила в кармане. Сверху доносились переливы мужского и женского смеха. Джанет открыла дверь и вошла в дом. Поднялась по лестнице, идя на хохот. Она не помнила, когда в последний раз веселилась. Дверь спальни была распахнута, поэтому медсестра постучала и шагнула в комнату.