Ильза Айхингер - Мимо течет Дунай: Современная австрийская новелла

Рихард еще раза два-три брал с собой Стеллу на званые вечера, и девушка начала уверенней держаться, свободней разговаривать, больше походить на своих сверстниц. Впрочем, я и тогда не сумела сблизиться с ней. Я слышала, как она болтает на кухне со служанкой, видела, как она играет с Анеттой, и злилась, что не могу придумать, о чем бы с ней поговорить. Вольфганг ее откровенно избегал, а Рихард, судя по всему, не обращал на нее внимания. Да и то сказать, он мало бывал дома. Поскольку его контора расположена в центре города, он приезжает домой лишь к ужину, иногда очень поздно. Где он проводит большинство вечеров, я не знаю и не желаю знать.

По воскресеньям мы обычно ездим куда-нибудь всей семьей либо Рихард водит детей в кино, последние месяцы одну Анетту, потому что у Вольфганга появились свои интересы. Стало быть, Стеллой он не занимался. По воскресеньям она предпочитала сидеть дома, что-то штопала, стирала, делала себе маникюр, готовилась к занятиям. Наверно, ей было очень скучно, потому что читать она не любила. Изредка я давала ей ту или иную книгу. Она принимала ее с благодарностью, но, немного полистав, откладывала в сторону. Больше удовольствия доставляло ей кино, она возвращалась оттуда возбужденная, с горящими щеками. Порой мне казалось, что Рихард только и ждет, когда это чужеродное тело покинет наш дом. В такие минуты мне становилось ее жаль, но сама она едва ли чувствовала его равнодушие.

Я ни о чем с ней не разговаривала, только о самых будничных делах. Если я изредка пыталась вовлечь ее в серьезный разговор, мои попытки не находили отклика. По-моему, она так и не перестала меня стесняться. Я приписывала это тем обидам, которых она натерпелась от Луизы. Каждая женщина Луизиного возраста и вообще каждая мать должны были внушать ей страх.

Однажды мартовским вечером мы засиделись с Вольфгангом. Анетту я уложила. В комнате стояла тишина, оба мы не любили слушать музыку, когда читаем. Я думала, что с минуты на минуту вернется Рихард и спугнет нашу прекрасную тишину деятельным шумом. Эта мысль так меня огорчала, что я перестала понимать, что читаю. Вольфганг наклонил голову, темная прядь, упавшая ему на лоб, красновато поблескивала в свете лампы. И как всякий раз, когда я вижу Вольфганга за чтением, мне мучительно захотелось его погладить. Но я не поддалась искушению, кто знает, как бы он к этому отнесся. Я ограничилась тем, что сунула ему конфету, он буркнул «спасибо» и положил ее рядом с книгой. Да, Вольфганга сладостями не купишь. Ои их берет, а потом они валяются у него в комнате, покуда их не съест вездесущая Анетта.

Я встала и подошла к окну. Дождь лил с самого утра. И тут я увидела, как по дорожке, опустив голову и чуть пошатываясь, спешит Стелла, то ли пьяная, то ли смертельно усталая.

— Стелла идет, — сказала я и обернулась. Вольфганг как будто не слышал. Стелла отперла дверь и скрылась в подъезде. Я слышала, как она поднимается на крыльцо, как отпирает и как раздевается в передней. Вошла она минут через пять, не раньше, и, ослепленная ярким светом, закрыла глаза.

— Ты вся вымокла, — сказала я с укором, — у тебя, что, зонтика не было?

— Да, — повторила Стелла, все еще задыхаясь от быстрой ходьбы. — У меня зонтика не было. — Ее блестящие мокрые волосы плотно прилегали к голове. Я налила ей чаю, она села к нам за стол и выпила его, почти не отрываясь, словно умирала от жажды.

— Стелла, почему ты дрожишь? — спросила я. — Что с тобой?

Стелла метнула в меня почти злобный взгляд.

— Ничего, — ответила она, — ничего со мною нет, просто я очень бежала, у меня из-под носа ушла электричка.

И, отвернувшись, начала крошить булочку.

Вдруг я заметила, что Вольфганг перестал читать. Он исподлобья глядел на Стеллу, и жаркий румянец медленно заливал его лицо — до самого лба. Я проследила за его взглядом и увидела, что на блузке у Стеллы не хватает двух пуговиц, а шея покрыта странными пятнами.

— Вольфганг, уже поздно, — сказала я. — Ложился бы ты спать. — Он беспрекословно повиновался, встал и вышел из комнаты. Когда за ним закрылась дверь, я хотела было поговорить со Стеллой, но решила, что не стоит. Она сама заметит беспорядок в своей одежде, когда будет раздеваться — если еще не заметила. Выглядела она такой измученной, что даже сидеть не могла. Очень скоро она встала из-за стола, а я опять уткнулась в книгу. Рихард вернулся минут через пятнадцать в отличнейшем расположении духа. При всем своем уме Рихард не замечает, что его с головой выдает множество мелочей. Например, такое отменное настроение ясней ясного доказывает, что он либо выпил, либо возвращается от женщины. Но в этот вечер он не пил — от него совсем не пахло вином. Аппетит у него был превосходный, и съел он гораздо больше, чем ему, на мой взгляд, следует есть перед сном. За едой он с увлечением рассказал мне о процессе, в котором сегодня участвовал и который закончился полным оправданием его клиента. Он явно старался показать, что его прекрасное расположение духа объясняется именно этим. Но меня ему не провести, я знаю разницу между хорошим настроением после служебных удач, весельем после холостяцких попоек и бьющей через край жизнерадостностью после любовного приключения — торжеством самца, заполучившего свою самку. Всякий раз, когда Рихард пытается заговорить мне зубы, я испытываю необъяснимый стыд. Хотя стыдиться, казалось бы, следует вовсе не мне. Именно бесстыдство Рпхарда заставляет меня цепенеть от стыда. Я не могу смотреть ему в глаза, теряю способность к легкой застольной болтовне, которая, на его взгляд, приличествует обстоятельствам. Да, актриса я никудышная, зато Рихард играет за нас обоих. Наконец Рихард завершил рассказ и уткнулся в газету, не переставая с видимым удовольствием потягивать свое красное вино.

Я легла и, когда он вошел в спальню, притворилась спящей. Он заботливо погасил свет и сунул руку ко мне под одеяло. Рука легла мне на плечо, а я не шелохнулась. Какая это была живая и теплая рука! Всего лишь несколько часов назад эта рука ласкала другую женщину, но у меня она почему-то не вызвала отвращения. Если бы я не знала, каков Рихард на самом деле, ничто бы не омрачало нашего счастья. Меня и по сей день временами охватывает желание все позабыть и довериться этому большому, сильному телу, которое затем и создано, чтобы получать и дарить наслаждение.

Нет, не отвращение вызывала во мне эта легкая рука на моем плече, а слишком хорошо мне знакомый страх перед якобы прирученным хищником. При хорошем питании и уходе хищник способен довольствоваться кратковременными ночными вылазками, после чего с сытым ворчанием заползает в свою клетку. Вот только порой этот хищник забывает вовремя уничтожить следы своих злодеяний, и тогда от него пахнет духами его жертвы, а белый воротник его рубашки испещрен кроваво-красными пятнами губной помады.