Муса Ахмадов - Дикая груша у светлой реки

Больше всего ему не нравилось в этих вожаках то, что они не только сами питали иллюзии, но и своим бойцам и другим людям невозможное рисовали возможным.

Когда он спрашивал кого-нибудь из их бойцов: «Вы хоть знаете, что вы делаете, к чему идете?» — одни, не отвечая, задумывались. Некоторые от души говорили: «Валлахи, не знаю, хожу с ними по инерции. Раз вошел в их группу, как-то неудобно выйти из нее». — «Конечно, знаю! — воодушевлялся третий. — Мы создадим свое государство от моря до моря!» — «Если ты, крикнув изо всех сил, ударишься головой о каменную стену, ты сможешь пробить ее?» — «Смогу, если на то будет воля Бога. Все в Его силах!» — «И камень крепким, и твою голову хрупкой создал Бог. Чтобы ты не бился головой об стенку, Он дал тебе ум». — «Перестань, не повторяй речей продавшихся». — «Да падет проклятие Всевышнего на головы семи предков продавшихся!»

Случалось, и такие ссоры вспыхивали, однако большинство походило на две первые группы: считая, что главарям, раз они так самоуверенны, известно что-то такое, чего не знают другие, а значит, есть какая-то надежда, рядовые во всем слушались их. Не говоря ни слова поперек, они шли за ними к беде, не догадываясь, насколько эта беда большая, ужасная. Он часто злился, почему другие не видят того, что видит он, почему каждый не слушается своего сердца, как он, ведь оно видит, что верно, что нет.

Ясно же, что власть, избранная большинством народа в надежде на мир, не заботится об этом народе, что это до добра не доведет; видно же, что, когда некий новоявленный олигарх выделяет огромные деньги, чтобы ты шел войной на соседей, таких же мусульман, как ты, — это ловушка, которая принесет зло всему народу.

То же самое, что он сейчас говорит другим, лет семь-восемь назад, когда все только начиналось, говорил ему Дени. Однако тогда это казалось ему пустым шумом, который мешал начавшему мощно звучать гимну свободы. Брехней собак, пытавшихся это звучание заглушить. Но с годами пришло понимание, что, видать, правы они были: и братья, и Дени, и их товарищи, что ко всему, касающемуся судьбы народа, нужно относиться очень бережно, а тот, кто пытается показать в этом деле отчаянную храбрость, — либо дурак, либо специально старается привести народ к беде.

В его душе был дикий лес, замороженный, продуваемый ветрами, и городские развалины были в его душе, и воспоминания о той спокойной жизни, которая когда-то была в этой стране, и скорбь по всему утраченному, скорбь по погибшим молодыми товарищам, особенно по другу детства Берсу… — все это, подобно тяжелым мельничным жерновам, лежало в его душе, замедляя биение сердца. Сколько выдержит душа такую тяжесть?..

Довт снова ничком падает на вещи в надежде, что сон избавит его от тоски.

Очнувшись от дремы, Довт начинает перелистывать ворох снов. Это были какие-то обрывки прошедших событий, без начала и конца… Черные, в саже, полные грязи сны… Но среди них выделялась одна светлая картина: ярко-зеленая лужайка, река с прозрачной водой, и на берегу раскинуло тень красивое дерево; когда он приблизился, тень пропала, а дерево превратилось в Берса, он стоял, улыбаясь, как при жизни…

Ему показалось, что он где-то уже видел и это дерево, и светлую реку, видел наяву. Подумав, вспомнил. Эта река протекала рядом с их селом, на берегу стояла дикая груша. На ней росли сочные кисло-сладкие плоды. В детстве, осенью, они ходили туда после уроков собирать спелые груши. Там всегда были дети. Или овцы, коровы. Плодов с дерева хватало всем. «Пусть Бог сделает к добру, Берс, твое явление во сне, — сказал Довт, садясь. — К чему бы это?» Впервые он увидел Берса во сне месяц назад, за сутки до выхода боевиков из города. Берс стоял в стороне от людского потока, в белом одеянии. Он что-то кричал ему, идущему с людьми. «Он пришел мне на помощь… Говорит, чтобы я не уходил с ними… А может, предупреждает, что приближается время покинуть этот мир?» — подумалось ему тогда.

Потом, утром, когда полевой командир среднего звена Нажмуддин, с которым они были в хороших отношениях, сказал, что принято решение предстоящей ночью покинуть город, он увидел в виденном накануне сне предостережение. «Он мне хотел сказать, чтобы я не уходил с ними» — так истолковал он сон. А Нажмуддину сказал: «Этого делать нельзя… Сердце предвещает мне большую беду…»

«Это решение принято теми, кто выше меня, я не смогу ничего изменить…» — «Как? Как можно выйти из города, обложенного тройным кольцом?» — с похолодевшим сердцем спросил он. «Заплатили», — слабо улыбнулся тот. «А вы не думаете, что те, кому вы заплатили, способны на коварство?» — повысил голос Довт. Нажмуддин долго молчал. Потом тихо произнес: «Все будет так, как захочет Бог…»

В ту ночь Нажмуддин подорвался на мине. «Что же теперь будет?» — спросил себя Довт. И сам себе ответил: «Какая разница? Что только в этом городе не происходило, чего он только не испытал». Неожиданно почувствовал голод. Он не помнил, когда последний раз ел. Давно. Он стал перебирать вещи. Нашел одну консервную банку с говядиной. Ножом быстро открыл ее. Мясо заморожено. Было бы неплохо его подогреть, и ему бы чуть теплее стало. Но для этого нужно выйти во двор, там горит газовый огонь. А это опасно, в свете огня снайпер может засечь его.

«Раз уж есть, поем-ка я по-людски. Будь что будет», — Довт вышел и скоро вернулся с подогретым мясом.

Аккуратно орудуя ножом, быстро закончил с тушенкой. Взял кусок лепешки, завернутый в бумагу. Хлеб нужно экономить, те, кто его пек, уже ушли. Мясо было солоноватое, захотелось пить. В кране во дворе вода не идет. Он зачерпнул с низкого навеса снег и осторожно снял верхний слой, покрытый сажей. Положил снег в жестяную банку, поднес к пламени. Выпив талую воду, вернулся в комнату и снова прилег на вещи.

В последнее время он Берса не только видит во сне, но и часто вспоминает.

Они учились в одном классе и всегда были вместе. Довт никогда не учился хорошо, старался лишь, чтобы его на второй год не оставили. Берс хорошо усваивал материал, но не стремился стать лучшим учеником. Получал и пятерки, и тройки. Но был у него один любимый предмет, за него он никогда не получал оценку ниже пятерки.

Берс хорошо рисовал, особенно природу, и портреты у него выходили как живые. Он раньше всех стал зарабатывать: в седьмом классе председатель колхоза заказал ему плакат крестьянина с надписью внизу: «Да здравствует труд!» За эту работу Берсу заплатили сорок рублей. В то время это были большие деньги, особенно для них, детей. Берс не утаил эти деньги, он их потратил вместе с ним и Дени. В воскресенье втроем поехали в город. В трех кинотеатрах посмотрели три фильма, три раза побывали в кафе, ели мороженое, пили газированную воду, в парке катались на чертовом колесе и лодке… В общем, гуляли в этот теплый майский день до самого вечера.