Анастасия Ермакова - Точка радости

Мы пили чай, и с детским восторгом она показывала мне, что умеют делать ее любимицы, которым всегда давались вычурные имена. Одна из них, серебристая Стэлла, с легкостью стояла на одних передних лапах, рыжая Клеопатра по команде хозяйки в мгновение ока повисала на огромной хрустальной люстре и замирала, восторженно виляя пушистым хвостом, черная с белой манишкой Лейла прыгала через обруч, а потом, примагниченная запахом аппетитной розовой с жирком колбасы, кувыркалась на полу несколько раз подряд.

— Это мой домашний цирк! — гордилась дрессировщица.

В юности Тамара мечтала поступить в цирковое училище, но родители воспротивились, дескать, не хватало нам еще циркачки в семье, и отправили ее в ПТУ получать профессию маляра-штукатура. Она и сейчас работает по специальности, а мечта ее ютится теперь вот здесь, в маленькой квартирке, куда кроме меня никто и не заходит. Мы пьем чай, говорим о необыкновенных кошачьих талантах и о моем Хвосте, весь талант которого состоит в том, что он научился энергично вилять обрубком несуществующего хвоста, потерянного в дворовом прошлом. Но когда по вечерам мне становится невмоготу от сгустившейся, как сумерки, тоски, он подходит и долго смотрит на меня с почти человеческим сочувствием…

— Та-ак, ну, что тут у нас? Посмотрим. — Зоя Басанговна изучает длинную летопись сокрытой во мне жизни. — Сердце вашего ребенка работает прекрасно! Одевайтесь. Кстати, а мы с вами УЗИ делали?

— Один раз.

— Через месяц сделаем еще.

— Только я так и не поняла — мальчик или девочка…

— Ну и не надо. Сюрприз будет. А вы кого хотите-то?

— И того и другого.

— Двойняшек, что ли?

— Да нет, можно поочередно. Видите ли, меня волнует демографическая проблема в нашей стране.

Зоя Басанговна улыбается, пытаясь понять, шучу я или нет.

— Что ж, все, как говорится, в ваших руках.

Прибор выключен, и опять слышно, как, разрезая тишину на мерные доли, громко тикают часы.

Снег уже кончился, но воздух пронизан промозглой сыростью, и под ногами грязная снежная жижа. Ночью она превратится в бугристый шершавый лед — обещают минус восемь. Сажусь в свою шестерку, припаркованную возле роддома. В машине холодно и слегка пахнет бензином. Завожу. Минут через пять включаю печку. Скоро будет тепло. Пока живот не упрется в руль, буду ездить. Роддом находится возле метро «Щелковская», а я живу в Мытищах, точнее — в маленьком поселке «Дружба» недалеко от МКАД.

В «Дружбе» уютная, камерная, совсем немосковская атмосфера. Богатые свежевыстроенные дома по обе стороны от дороги (незатейливо-скромных в стиле минимализма садоводческих товариществ почти не осталось), девяти и пятиэтажные, в одном из которых живу я, пять минут ходьбы до леса — заповедника «Лосиный Остров» и столько же до огромного поля, спускающегося к Яузе. По полю этому Хвост самозабвенно гонял пугливых оленей, весело игнорируя мое настырное хлопанье в громкие ладоши. Потом подходил, изображая виноватость, зная, что его тут же простят и не ударят, а только скажут в запале: «Все, больше с поводка не спущу!» и уже на следующей прогулке, конечно, отпустят…

Заезжаю к маме, на 15-ю Парковую. Давно немытая лестница, пятый этаж, тесный коридор «хрущобы», лилипутская пятиметровая кухонька, где меня ждет вкусный обед.

— Ну, как, — беспокоится мама, — что сказала врачиха?

— Опять кучу направлений на анализы дала.

— Это они любят. Затаскают теперь.

Сейчас она скажет, что не ходила к врачам вплоть до того момента, когда надо было оформлять декретный отпуск.

— И чего к ним таскаться? Я бы к ним вообще не ходила. Я же тебе рассказывала, что первый раз пришла уже с большу-у-ущим животом…

— Рассказывала, мам, рассказывала. Давай обедать. И я поеду, Хвоста пора выводить.

— Ты бы привозила его ко мне, тяжело тебе с ним гулять-то скоро будет, он же вон — боров какой.

— Ты же знаешь, он переедет только вместе со мной.

— Когда?

— Ну, недели за две до родов.

— Ох, дождешься ты. И все за рулем — смотри, там и родишь. Кстати, отец-то твой не звонит?

— Звонит. Почти каждую неделю.

— И что говорит?

— Как всегда. В гости зовет.

— А-а-а… Поедешь?

— Не знаю, может, в новогодние праздники.

— Передавай привет.

Восемнадцать лет назад родители разошлись. Первые годы мы с отцом даже не виделись, только созванивались изредка. А последние лет семь-восемь пытаемся оживить увядшее родство — так отпаивают водой засохшее растение. Два-три раза в год привожу ему, его жене и уже взрослой дочери грустные мамины приветы, покрывшиеся коростой засохшего, как старое варенье, отчаяния. А обратно везу равнодушно-бодрые приветы отца.

— Конечно, мам, передам.

Каждый раз, когда я открываю свою дверь, с Хвостом случается припадок счастья: он восторженно взвизгивает, лает, лижет мои руки и щеки, норовя положить мощные лапы мне на плечи, неистово виляет своим обрубком, пританцовывая.

— Ну, все-все, пришла, — говорю ему, — успокойся. Сейчас пойдем гулять.

Пес моментально сносит меня с четвертого этажа вниз, выдергивает на улицу и надолго замирает с поднятой лапой возле ближайшего куста. Совершает он это дело вдумчиво и самозабвенно, а я смотрю, как от растапливающей снег светло-желтой лужицы поднимается пар. Примерно с полчаса, пугая окрестных кошек, шляемся по дворам. Время от времени поднятием лапы Хвост отмечает важные, по его мнению, вехи нашего пути. Когда я настойчиво тяну его домой, он несколько разочарован: что — уже все? Ведь прогулка только началась! Но сегодня почему-то Хвост не сопротивляется: домой так домой. Там тепло и еда. И уютный сон в ногах у хозяйки.

А я, не в силах вырваться из тугих пут бессонницы, опустошенная бессвязными ночными мыслями, буду долго слушать умиротворенный храп своей собаки и чувствовать слабое, еще спаянное с моим дыхание созревающего для рождения ребенка…

Разбудил настырный звонок в дверь. Несколько секунд пыталась не открывать глаза — выиграть недолгую тяжбу сна и яви, но безрезультатно. Ноги послушно скользнули в тапки, рука привычно нашарила халат.

Звонок не унимался. Показалось даже, что он с характерным южным акцентом. И точно: передо мной стояла немолодая встревоженная темноволосая женщина. Может, армянка.

— Извинитэ, к вам на балкон дэнги нэ упалы? — громко осведомилась она и продвинула свою пышную грудь в мою квартиру.

— Что?

— Дэнги, говорю, нэ упалы на балкон?

— Деньги? — еще сонная, я силилась совладать с внезапно нагрянувшей действительностью. — Думаю, вы ошибаетесь. Вряд ли небеса столь милостивы ко мне.

Женщина явно нервничала.

— Я живу на пятый этаж. Кынула дэнги. Они упалы. К тэбэ. — Она сделала решительный шаг вперед.