Андрей Глухов - Квадратное колесо Фортуны

— Он за ружье хвать… Сам, говорит, волка положу… А я разве могу пьяному ружьё? Я к себе, а он к себе… Вот он и взвёлся… Он сам виноватый…

Я выскочил во двор, находиться в блиндаже было невыносимо. Прыгать несколько часов на морозе было тоже невыносимо, и мне пришлось пойти в избушку. Пройдя сени, я очутился в крохотной, метров десять-двенадцать комнатушке, освещенной светом горящей перед иконкой лампады. Допотопная кровать с никелированными шариками, канцелярский, явно списанный, стол, два таких же стула да тумбочка, со стоящим на ней керогазом, заполняли практически всё свободное, оставшееся от печки, пространство. Комната была насыщена запахами одинокой неухоженной старости, и мне стало безумно жаль этого полусумасшедшего, прожившего тяжеленную жизнь старика, почитавшего верхом блаженства прийти в эту убогую комнатку и закрыть за собой дверь.

Сев за стол и положив голову на руки, я немедленно провалился в какой-то полуобморочный сон, насыщенный картинами Иеронима Босха, перемежаемыми видениями из гоголевского «Вия». Проснулся я от жуткого холода — давно прогоревшая печка выстудила избушку через незакрытую заслонку. Пришлось снова пойти в блиндаж.

Увидев меня, Кузьмич заискивающе заулыбался:

— А ты был прав про волчьи следы. Я вот тоже ночью вой услыхал, хотел волка пугнуть, а он как вцепится в ружьё… Вот видишь, беда какая приключилась… — Кузьмич помолчал и спросил дрожащим голоском: — Спасёте старика?

— Спасём, но при одном условии: до приезда милиции, чтобы вы больше ни слова не произнесли, — жёстко ответил я и старик радостно затряс головой.

«По комнате разлилась гнетущая тишина», — вспомнилась мне фраза из моего отвергнутого рассказа, и я содрогнулся. Запах пороха, крови и ещё чего-то одурял. Голова трещала и в неё лезли идиотские мысли. Когда в поле зрения попал Лев Михайлович, а я старался на него не смотреть, мне подумалось, что весь он, лежащий на спине со свешенными под прямым углом ногами и почти отвесно запрокинутой головой, напоминает разорванный квадрат. Потом я судорожно стал обдумывать предложение: «В комнате находились трое: убийца, свидетель и труп», не зная, как правильно определить количество присутствующих. Чувство стремительного схождения с ума заставило нарушить собственный запрет на разговоры.

— А где же вы, Трифон Кузьмич, материал на блиндаж раздобыли?

Кузьмич поднял пустые глаза и равнодушно ответил:

— Это после, года через четыре. На том берегу санаторию строили и отгородили её с воды забором дощатым. Построили, и рабочие ушли, а забор не сняли. Директор в крик: «Вид на море закрывает», а что делать-то — денег на снос у санатории нет. Тут я и подсуетился: сниму забор и выволоку задаром, если доски мне отдадите и литр поставите. Директор согласился. В деревне нашей Колька Плотников живёт, алкаш забубённый. Он в то время на буксире служил, это потом его за пьянку выгнали, а тогда ещё служил. Я к нему: «Литр ставлю!» Колька забор тросами подцепил, в море стянул и сюда к берегу приволок. Я уж потом доски отодрал и наверх затянул.

Кузьмич оживился и продолжил:

— Я и флот себе соорудил, Тут на берегу, ещё когда я избушку ладил, школьники лагерь на лето обустроили. Там, за Домом рыбака. У них три лодки было. Они их, как лето кончалось, там, у рыбаков, на берегу и оставляли зимовать. Как-то гляжу, а они на новых плавают. Спрашиваю начальника ихнего: «А со старыми что?» Говорит, что списали, опасно в них детям стало. «Можно заберу?» Он разрешил. Я забрал, подремонтировал и теперь плавают. Ты летом приезжай, даром у меня кататься будешь.

Я снова убедился, что с головой у Кузьмича явные нелады.

— Вот видишь, как всё ладно складывалось? А тут этот — хвать ружьё и давай тащить. А я разве пьяному могу ружьё доверить?

В бешенстве я выбежал во двор. Уже рассвело и встающее из-за леса солнце бросило на свежий снег косые синие тени. Со стороны деревни послышался гул моторов, и скоро подкатили две машины. Из первой, милицейского «козлика», вышли двое в штатском, один явно старший, милиционер в форме, как я понял — участковый, и Витька, едва не падающий от усталости. Из второй, зелёного УАЗа с красным крестом на борту, вылез мужичок в замызганной телогрейке, надетой на грязный белый халат.

— Это здесь, — показал на дверь участковый.

— Убийца где? — грозно спросил меня старший.

— Там.

— А оружие?

— Тоже там.

— Он связан?

— Нет, он тихий и в полной прострации, — успокоил я его.

— Совсем охренели, — прошипел старший, доставая и взводя пистолет, — детский сад развели. Там убийца с оружием, а он нам сказки плетёт. Всем отойти, участковому караулить свидетелей, ты — за мной!

Помощник достал пистолет и перекрестившись, они вломились в блиндаж. Через некоторое время нас позвали и мы гуськом спустились вниз. Кузьмич сидел на том же месте, только руки его были скованы наручниками и из разбитой губы текла кровь.

— Зря вы так, он же здесь всю ночь просидел, вас дожидаясь, а вы его в наручники..

— Документов у тебя, конечно, нет, заступник? — рявкнул младший, — А без документов я и тебя сейчас браслетами украшу.

Я замолчал, понимая бесполезность этого спора, однако, ошибся:

— Ладно, сними, — распорядился старший, — старик ведь совсем.

Кузьмич обтёр ладонью кровь, размазав её по лицу, и сразу заголосил:

— Не виноват я, товарищ милиционер, это он сам. Схватил ружьё и тянет, а я пьяному разве могу ружьё доверить?

— Ты, дед, говорить будешь, когда тебя спросят, а пока отвечай только на вопросы. Документы где?

— Так в дому, — живо откликнулся Кузьмич.

— Проводи и посмотри там, — распорядился старший и помощник вывел старика из блиндажа.

— Теперь ты рассказывай, как дело было, — старший внимательно посмотрел на меня и открыл блокнот.

Я рассказал про все события этого дня, но когда дошел до финальной сцены, замялся:

— Я уже почти задремал, в комнате почти темно, я почти ничего не видел…

— Я уже почти перестал тебя слушать, — передразнил меня сыщик, — ты здесь лежал? Лицом туда? Свет какой был? Пойди, выстави.

Я выставил освещение, несколько раз задев безжизненные ноги.

— Свет был такой, но ночью было темнее.

Старший достал с нар два байковых одеяла и бросил их участковому:

— Окна завесь.

Мы молча ждали завершения работы, и я посмотрел на Витьку. Его тёмный силуэт слабо прорисовывался в темноте, но я чувствовал, что ему очень плохо.

— Теперь так? — Я молча кивнул.

Вошли Кузьмич с помощником.

— Очень вовремя явились. Сыграйте-ка мне спектакль «Расстрел рыбака». Дай ему палку какую-нибудь, вон хоть пешню, если не боишься, и побудь рыбачком, — распорядился старший и полез на верхние нары.