Наталья Лебедева - Миксы

...Повторные фотографии одного и того же слизевика, сделанные с интервалом в несколько часов, показывают, что он не только изменяет свою форму, но и перемещается с места на место, причем весьма целенаправленно. Плазмодий реагирует на изменение освещенности, предпочитая на этой стадии жизни затененные места. Он также движется к скоплению пищи и навстречу едва ощутимому току воды. По пути к цели плазмодий способен даже решать некоторые задачки: преодолевать небольшие препятствия или просачиваться сквозь отверстие размером с игольное ушко, а в условиях эксперимента — находить верный путь в лабиринте.

Ирина Травина, "Спорная жизнь"

(журнал "Вокруг света", №6, 2006 год)

"Да, Тринадцатый, плохо у тебя с любовью. Двойка тебе по любви."

Б. Ларин, "Чертенок №13"

Валерик не ошибся: плазмодий проступал сквозь щели едва заметными белёсыми точками. Пень был как раз такой, как надо: сырой, гниющий, растрескавшийся и голый, без лишайников и мха.

В прошлом году Валерик нашёл на нём молоденького фулиго . Тот был ещё совсем сочным, снежно-белым – только что выбрался на поверхность из тёмной и влажной, пористой, как губка, древесины. Он обосновался сбоку и уже оформился в плотный водянистый шарик, но ещё не застыл и даже не начал менять окраску, напоминая бутон маленькой хризантемы, или не слишком плотно слепленный снежок, или пушистый помпон на детском тапке. Тогда, год назад, Валерик долго любовался им, прежде чем сделать снимки. На прощание не удержался и тронул фулиго пальцем. Нежные бугорки на белом боку примялись и приобрели едва заметный серо-голубого оттенок, какой бывает у чуть отяжелевшего облака. Выступившая влага тронула пальцы и тут же испарилась, стоило Валерику отнять руку. Не оставила ни запаха, ни цвета, ни ощущения...

Этой осенью здесь снова жил фулиго . Валерик рассчитывал, что потомки того миксомицета вряд ли переменят квартиру, и не ошибся.

Он пришёл в лес ранним утром. Достав из кармана штормовки свёрнутый из газетного листа кулёк, Валерик высыпал на вершину пня немного сахарного песка, полил водой из пластиковой бутылки, а потом отправился в поселковый магазин купить хлеба и чего-нибудь вкусненького на случай, если всё-таки приедет Лера.

До магазина было километра два. Валерик подумал, что плазмодию как раз хватит времени, чтобы выползти наружу. Но фулиго оказался очень медлительным, и вот теперь Валерик смотрел на пень, казалось, политый молоком, которое ещё не успело впитаться и капельками стояло в трещинах: плазмодий только начал выбираться.

Валерик установил фотоаппарат на штатив, сделал несколько снимков. Записал в потрёпанном блокноте: 12 сентября, Fuligo septica var. rufa и прочую необходимую ерунду. Помаялся немного и решил, что уйдёт позавтракать и вернётся через час, когда микс уже точно выползет целиком и накроет пень тонкой белёсой плёнкой.

Он грустно пошагал к даче, чувствуя, как давит на плечи тяжёлая брезентовая штормовка, в карманы которой, как всегда, оказалась напихана куча всякой ненужной дряни, и как голенища резиновых сапог гулко шлепают по ногам.

Утро начиналось трудно. Вчера вечером он разговаривал по телефону с Лерой, и она сказала: "Может быть, приеду подышать. Надоел город".

Валерик разволновался. Он встал в шесть, сбегал в деревню и купил свежих яиц и молока, потому что Лера могла захотеть деревенской еды. Потом застелил её постель свежим бельём. Теперь запасся в сельпо хлебом, конфетами и вафлями. И, подходя к даче, решил вывесить на улицу плед, чтобы тот хорошенько прожарился на солнышке: Лера любила по вечерам сидеть на веранде, завернувшись в плед.

Батон оказался свежайшим и очень вкусным. Валерик пил чай с бутербродом, стоя у окна и глядя на сосновый бор, на светлое сентябрьское небо с похожими на фулиго облаками, прозрачное и уже чуть морозное, на крыши дач, обрамленные круглыми кронами яблонь в светлых пятнах белого налива. Он любил свою дачу, любил этот дом и был рад, что удалось вырваться с работы на несколько дней.

Валерика отпустили писать доклад для микологического конгресса и делать фотографии, а он думал не о конгрессе, а о Лере.

Спустя полтора часа плазмодий фулиго выполз наружу. Белая его плёнка, покрывшая пень, казалась Валерику похожей на тыльную сторону ладони, потому что словно жилами и венами была пронизана длинными жгутиками уплотнений. Плазмодий был как крохотное море: его студенистое тело спереди набухало волной, белым буруном, а сзади расстилалось гладью. Бурун расположился углом и стал похож на нос корабля, словно плазмодий рисовал латинскую букву L.

Валерик устанавливал камеру на штативе и думал о букве L. С неё начиналось имя "Лера". Впрочем, и "Лев" начинался с неё же. Валерик нахмурился и поморщился. Он стал смотреть на экран фотоаппарата и пытался уверить себя, что буква скорее похожа на V с более острым углом и равными сторонами. Но и V была связана с обоими: с Лерой и Львом. От напряжения в глазах начало двоиться. Валерику теперь казалось, что жгутик двойной и буквы сплетаются между собою, как вензели молодожёнов на свадебном приглашении.

Сплетение букв вызывало ещё более неприятные чувства. От него мутило.

Валерик выключил фотоаппарат, но снимать его со штатива не стал, рассчитывая сделать ещё несколько снимков чуть позже, чтобы зафиксировать движение плазмодия.

Тут, в лесу, было очень хорошо. Две ночи назад разразилась буря, а утром выглянуло солнце, и было весь день. Теперь лес дышал теплом и влагой. Солнечные лучи ласкали лицо, из тенистых уголков тянуло свежестью. Валерик больше всего любил именно такую погоду. И он знал, что фулиго , как и все миксомицеты, тоже предпочитает тепло и влагу.

Лера обожала дождь и грозу, а Лев – жару и даже изнуряющий зной Египта и Кипра, где Валерик никогда не был.

Чтобы скоротать время, он встал и прошёлся чуть вперёд: посмотреть, нет ли и там пней, на которых могли селиться миксы. Валерик шёл и оглядывался назад, проверяя, на месте ли фотоаппарат. Алюминиевый штатив металлически поблёскивал сквозь молодую листву, над ним темнела чёрная пластмасса корпуса. Потом камера пропала из вида, и Валерик остановился: случись чего, фотоаппарата было бы очень жалко. Но, с другой стороны, вероятность, что кто-то случайно наткнётся на камеру, стоящую в глубине леса, была ничтожно мала. Валерик пошёл вперёд.

Тут странно пахло: ничем. Валерик не мог объяснить этого странного ощущения. Запах не был ни плохим, ни хорошим, ни кислым, ни сладким, ни свежим, ни затхлым. Казалось, просто какие-то колебания воздуха касаются носа и заставляют его реагировать на почти бессознательном уровне. Валерик остановился и принюхался. Ноздри его раздулись, втягивая воздух. Он был уверен, что тут, в лесу, есть ещё кто-то, кроме него. Ощущение было тревожным. Валерик забеспокоился и развернулся обратно.