Харри Мулиш - Зигфрид

Он отпил немного шабли из бокала, который поставила рядом с ним Мария, и продолжал диктовать на пленку:

— Внимание, экскурс становится все более поучительным. Вслед за Гегелем, но в то же время в противовес ему, Киркегор утверждал, что Ничто порождает страх. О Нероне он писал, что он был загадкой для себя самого и что страх был его сущностью: поэтому этот человек и хотел оставаться загадкой для всех и наслаждался страхом, который вызывал у других. Позже Хайдеггер вывернул тезис Киркегора наизнанку, утверждая, что страх порождает Ничто и что «аннигиляция Ничто осуществляется через бытие Быть». В ответ, разумеется, раздались насмешки со стороны логиков-позитивистов, в первую очередь Венского кружка, [15] Венский кружок — Wiener Kieis (нем.) — группа австрийских философов и ученых, деятельность которых пришлась на 1920–1938 гг. Ее представители Р. Карнап, О. Нойрат, М. Шлинк внесли вклад в развитие идей неопозитивизма. особенно усердствовал Карнап — но разве не близко объяснение феномена Гитлера духу этой негативистской концепции? Как некая персонификация устрашающего уничтожающего Ничто, искореняющего все и вся, не только врагов, но и друзей, не только евреев, цыган, поляков, русских, сумасшедших, всех и не перечислишь, даже самих немцев, собственную жену, собаку и, наконец, самого себя? Возможно, Карнап в случае с Гитлером не мог не вспомнить свою любимую науку, математику. В ней парадоксальное число нуль — обыкновенное натуральное число, которое при умножении на себя уничтожает любое другое число. В математике нуль обнуляет — таким образом, Гитлер — это нуль в числовом ряду. Может быть, в этом и заключается объяснение метафизического заигрывания Хайдеггера с этим нулем среди людей, который он, в результате внезапного обмана зрения, напротив, принял за персонификацию бесконечного Бытия? Ведь в конце концов у этого философа бытия в ночном колпаке, у этого поклонника «первичной породы и гранитной жесткой воли», в чем не было недостатка на Оберзальцберге, висела в шкафу военная форма СА. И затем Сартр, продолжающий ту же традицию и в то же время опять возвращающий нас к Киркегору в утверждении, что антисемит — это «человек, стремящийся быть застывшей, твердой скалой, бурлящим потоком, испепеляющей молнией, — всем, чем угодно, но только не человеком». А в качестве фона маячит экстатическая фигура Мейстера Экхарта, мистическая одержимость которого в этом контексте неожиданно обретает демонические очертания, он, с его «темной ночью души» и превращением в ничто… все то, что однажды уродливо воплотится в черной дыре рейхе — партийных митингов в Нюрнберге, после захода солнца, под всполохи столбов света на фоне звездного неба с Гитлером в виде парадоксальной сингулярности в самом центре, он единственный с непокрытой головой среди тысяч одетых в полную форму… — Он вздрогнул. — Я содрогаюсь, но моя дрожь указывает в правильном направлении — грозной и ужасающей тайны, одним словом, mysterium tremendum ас fascinans. [16] Пугающая и чарующая тайна (лат.).

— Чего-чего? — переспросила Мария, чуть наклонив вбок голову.

— Эй, да ты слушаешь?

— Я не могу не слушать, но ты не волнуйся. Для тебя, наверное, раскрываются миры, когда ты говоришь все эти вещи, но я ведь не понимаю и половины. Мне лучше уйти?

— Нет, конечно, нет, это даже хорошо, что кто — то слушает.

— А я было подумала, что это тайна.

— Я не буду говорить о тайне вообще, а лишь попытаюсь раскрыть тайну Гитлера…. Mysterium tremendum ас fascinans, — начал объяснять он, — это термин, восемьдесят лет назад введенный Рудольфом Отто в его книге «Святой». Пару недель назад я ее перечитал, наверное, было какое-то предчувствие. В молодом возрасте Ницше написал работу «Рождение трагедии из духа музыки», о которой я упоминал еще вчера. В этой книге Ницше дополнил «благородную простоту и тихую величественность» аполлонистического, мирного, гармонического представления Винкельмана о греческой культуре ее дионисийской, экстатической, иррациональной и устрашающей противоположностью. Есть основания утверждать, что в продолжение этого рассуждения Рудольф Отто нащупал наводящее дрожь и ужас ядро любой религии: «Полностью Непознаваемое», абсолютно не поддающееся разуму отрицание всего мыслимого и существующего, мистическое Небытие, ступор, «от которого дар речи пропадает», притягивающее и отталкивающее одновременно. Это нечто прямо противоположное «милостивому боженьке» христиан. Страдающий астмой ублюдок, порождение свирепых праисторических небесных гигантов и гигантш, которому ничего не стоит пожертвовать собственным ребенком, поступок, который Бог однажды воспретил Аврааму. Нет, подлинным богоявленным посланцем мира мрака был не кто иной, как Гитлер.

— Я напрягаюсь, стараясь понять, — сказала Мария.

— Бесчисленные ученые, — продолжал он, — напрасно ломали себе голову над вопросом, в какой момент Адольф превратился в Гитлера. Вначале он был невинным грудным младенцем, затем чудесным карапузом, затем подростком и, наконец, любознательным молодым человеком — где, когда, как и почему превратился он в абсолютный ужас? Удовлетворительного ответа на этот вопрос не дал еще никто. А почему? Возможно, потому, что все эти психологи не были философами и, главное, они не были теологами. И еще потому, что монотеистические теологи в свою очередь обходили Гитлера за версту, запутавшись в теодицее: как мог Бог допустить Освенцим?.. — Гертер вдруг сразу все понял. — Никто из философов не решался идти до конца так, как это сделал Гитлер. Их парализовывал страх перед Полностью Непознаваемым. Гитлер лишил их дара речи — некоторые считали желание разобраться в его натуре чуть ли не безнравственным. Но теперь бык схвачен за рога.

— Может быть, Руди, — задумчиво прервала его Мария, — разумнее тебе сейчас все это прекратить? Ты не боишься сам лишиться дара речи?

Он отрицательно покачал головой:

— Я уже не могу отступить, слишком поздно. Я понял, отчего Гитлер так непонятен и навсегда таким и останется: потому что он — сама непонятность в образе человека, вернее сказать, в образе нечеловека. В силу каких-то причин старая звезда превращается в сингулярность, окруженную черной дырой, но Гитлер не вдруг превратился в инфернальный ужас, к примеру, из-за жестокости его отвратительного отца или из-за устрашающей гибели от рака его матери, лечением которой занимался врач-еврей, или из-за газовой атаки во время Первой мировой войны, после которой он временно ослеп. Другие и не через то прошли и тем не менее не стали гитлерами. У них просто не было предрасположенности Гитлера, которой он обладал еще до того, как на долю ему выпали все эти испытания, — а именно полное отсутствие каких бы то ни было нравственных ценностей. Его душу уничтожил не конкретный случай — он был воплощенным кошмаром с самого своего рождения. Нерон приобрел статус божества, но это был апофеоз славы, дарованной Нерону-человеку другими людьми, так или иначе позитивный ряд. Но Гитлер с самого начала был воплощением Полностью Непознаваемого; уничтожающее ничто, ходячая сингулярность, вынужденно надевшая маску. Получается, это был даже не театральный актер, не комедиант, за которого его часто принимали, а просто маска без лица, живая маска. Ходячий корсет без туловища внутри.