Уилл Селф - Кокнбулл

Этого вы ждете от Кэрол? Однако ее опыт общения с медициной был несколько иной. Мать Кэрол была настолько закомплексована, что не могла даже произнести такие слова, как «менструация» или «прокладка». Таким образом, Кэрол пришлось в назначенный срок самой открывать загадки женской анатомии. Случилось это в школьной раздевалке, когда Кэрол, выйдя из душа, имела несчастье начать не с ручейка, а прямо-таки с водопада. Мокрые ноги были забрызганы густыми кровяными выделениями. Кто — то издевочек закричал, Кэрол чуть не померла от унижения. Вечером мать, извиваясь как уж на сковороде, снабдила ее прокладками.

В Ланстефане Беверли поразилась невежеству Кэрол в вопросах женской физиологии. «Женское тело — это же чудо, — шептала Беверли ей на ушко, используя ее живой интерес в качестве аркана, чтобы затянуть петлю потуже. — Это постоянно изменяющийся, саморегулируемый механизм. Как маленький химический завод. Оно совсем не такое, как статичное и безжизненное мужское тело, которое никогда не меняется».

Той ночью в ее отделанной светлой вагонкой спальне обалдевшей от бесчисленных кружек растворимо- io кофе Кэрол приснилось, что она превратилась в огромный химкомбинат, похожий на фабрику недалеко от дома ее родителей в Доссете. Из влагалища торчала огромная изогнутая ганглия труб, некоторые выпускали шлейфы сухой ледяной пены, на других за защитной решеткой мигали лампочки сигнализации. Голова лежала на отшибе в речном песке; огромные ягодицы прижаты к цементной подушке. Маленькие мужчины в желтеньких касках разъезжали на желтых грузовичках и копошились вокруг ее ануса и влагалища. Кэрол проснулась от собственных воплей.

Впоследствии Беверли затащила ее на занятия женской ассоциации, проходившие в доме одной из активисток — милой и отзывчивой сокурсницы. Здесь студенток с неподдельным воодушевлением учили щупать свои груди, гениталии и даже засовывать пальцы внутрь, ближе к яичникам. Все это проделывалось для того, чтобы они могли оценить свою причастность к чуду женской физиологии. Кэрол научилась пальпировать грудь на предмет раковых опухолей и пользоваться ручным зеркальцем для поиска клеточной дисплазии, что исключало необходимость мужского участия в унизительном ритуале оттягивания и выскабливания.

Кэрол выдержала три занятия, но после прилюдного наложения припарки из шалфея и живого йогурта на большую воспаленную пихву перестала туда ходить. Не то чтобы Кэрол показалось, что, выставляя несчастную девицу напоказ, ей причиняют боль и унижение (хотя это как раз было очевидно), просто под воздействием какого-то атавистического порыва Кэрол внезапно с полной ясностью почувствовала, что такие вещи лучше оставлять в тени, где им и место.

Но ведь человеколюбивой, дружелюбной докторши, готовой принять холистический подход, у нее тоже не было. А вместо этого был доктор Флаэрти, местный участковый врач, у которого они с Дэном, как положено, зарегистрировали свои медицинские карты в первый месяц после их переезда на Масуэл — хилл.

Однажды Кэрол пришла к нему на прием по поводу постоянного сухого кашля. С первого взгляда, когда Флаэрти высунул из-за двери коротко остриженную с проплешинами репу, она решила, что этот доктор как раз для Дэна; он потащил ее в затхлое святилище своего кабинета, и тут Кэрол почувствовала, как от него разит. Во вторник в три часа дня. Разит так, будто его с головой искупали в коктейле из шерри с Re ту Martin. Флаэрти был пьяный в жопу. Бухой вдрибадан.

Он предпринял вялую попытку припутать Кэрол на осмотр груди, но прозвучало это настолько неубедительно, что ей не составило труда отказаться. Когда же она выходила из поликлиники, сжимая в кулаке рецепт на микстуру от кашля, старушка в приемной с иссушенным лицом и пронзительными глазками, облаченная, как монахиня, во все белое, но при этом больше походившая на сицилийскую сводню, посмотрела на нее так, будто она, Кэрол, лично ответственна за царящие вокруг беспорядок и зловоние.

Не стоит говорить, что к доктору Кэрол больше не ходила. Однако Дэна однажды отправила. Случилось это после того, как тот пропал на целых тридцать шесть часов кряду. Дерри, отвергнув туманные предположения в пользу более очевидных фактов, в итоге обнаружил его с прижатой к груди бутылкой «Ночного поезда» под железнодорожным мостом на станции Черинг-кросс.

С консультации Дэн принес два известия. Во-первых, доктор Флаэрти сообщил ему, что с ним произошел алкоголический провал, известный как синдром Корсакова. Во-вторых, Флаэрти убедил Дэна, что нет особых причин для беспокойства. «Мальчик мой, — прохрипел латаный-перелатаный старый дохтур, — нет у вас никаких проблем с алкоголем. Пациент не должен волноваться, пока он пьет не больше, чем его врач!» И он разразился злобным зловонным хохотом.

А ведь медицина — это современная религия, врачи — наши шаманы, обладающие тайным знанием и впитавшие необходимую мудрость и соответствующую мощь, чтобы приготовить отвар и, учитывая все предзнаменования, изгнать злых духов, терзающих наше тело или, что еще хуже, разум. Однако, если уверенность во всемогуществе медицины вас покинула и вы уже не ищете помощи у докторов, вы тут же оказываетесь в сумеречной зоне, на незнакомой территории, где с анатомией и болезнями как проявлениями распада случаются самые фантастичные, фантасмагорические пертурбации.

Следующие сорок восемь часов Кэрол вымучивала решение, пойти ей к Флаэрти или нет; или, может, позвонить Беверли и спросить у нее совета; или же вообще ничего не делать в надежде, что, чем бы там ни был этот хрящеватый отросток, он, в конце концов, как — нибудь да ссохнется, отвалится — короче, исчезнет сам по себе. И ее гениталии снова станут нетронутыми, гладкими, и радость от встречи с ними будет непреходящей, как это и было в течение нескольких коротких недель, с тех пор как она открыла для себя онанизм.

Кэрол могла гладить, кутаться в покрывало или баловаться с пылесосом, как вдруг в ее сознании возникал образ отростка. Ее взволнованные пальчики опять пускались в экспедицию, как будто супротив воли своей хозяйки. А отросток тут как тут. Возможно, взбудораженное воображение было тому виной, но всякий раз, когда ее пальчики нежно раздвигали губы, отросток казался чуть больше и чуть тверже.

Сорок восемь часов спустя Кэрол, несмотря на свою природную меланхолию, была не на шутку раздосадована. Она приняла решение, что утром либо позвонит Беверли, либо запишется к Флаэрти; не одно, так другое, а то и все сразу. Но одно событие поколебало ее уверенность и поставило крест на решении данного вопроса в обозримом будущем (что за избитое выражение! Как может будущее быть «обозримым», особенно если у тебя меж мягких бедер топорщится отвратительный отросток), событие, коренным образом изменившее жизнь Кэрол и Дэна. Вестником этих перемен стал Дэйв 2, глашатаем же оказалась мать Дэна.