Исмаиль Кадарэ - Генерал армии мертвых

— Вы его хоронили? — спросил генерал.

— Да, — сказал старик. — Кто же еще его похоронил бы? Он жил у нас.

— Значит, жил у вас, — сказал генерал. — Но мне, если позволите, хотелось бы знать, в каких отношениях вы с ним находились. Что связывало солдата нашей славной регулярной армии с вами; меня интересует, что ему было нужно и как могло случиться, что он добровольно жил у вас? Вы ведь крестьянин, не так ли?

Эксперт постарался перевести слова генерала попонятней для старика.

Крестьянин вынул трубку изо рта и посмотрел генералу прямо в глаза.

— Он был моим батраком, — сказал он. — Об этом знает все село.

Генерал изменился в лице. Он просто побледнел от гнева. Только сейчас до него дошло, в чем дело. Он исподлобья взглянул на мельника, мол, говори, что же ты замолк, и закурил сигарету, сломав несколько спичек.

— Это дезертир, — объяснил священник, — из тех, что батрачили на албанцев.

Генерал поморщился, услышав слово «дезертир». Нервы у него уже не выдерживали.

— Как его звали? — спросил эксперт.

— Не знаю, — ответил крестьянин. — Он был просто «солдат», так мы и звали его.

— Когда вы извлекли останки? — спросил эксперт.

— Позавчера, — ответил крестьянин. — Услышал, что вы их собираете, и решил откопать и вручить вам. Пусть он, бедняга, покоится на своей родине, решил я.

— Не находили ли вы на его груди круглый медальон?

— Медаль? — удивленно переспросил мельник. — Нет, сынок, он был не из тех, что получают медали. Работать он еще годился, а уж для войны совсем никудышный был.

— Нет, папаша, не медаль, — перебил его с улыбкой эксперт, — медальон. Круглая штука такая, вроде монеты, с изображением Святой Марии.

Крестьянин пожал плечами.

— Нет, ничего не нашел. Кости я собрал все до одной, но больше ничего не было.

— Вы поступили достойно, — сказал священник. — Вы выполнили свой христианский долг.

— А кто бы еще это сделал? — сказал крестьянин. — Так уж случилось, что это выпало на мою долю.

— Мы благодарим вас, — сказал священник, — от имени матери этого солдата.

Старик подошел к священнику, похоже, тот показался ему приятным и вежливым человеком, и стал что-то объяснять, показывая время от времени на новый гроб, грубо сколоченный из толстых дубовых досок.

— Гроб я сделал вчера, а сегодня, еще до рассвета, мы вместе с внуком отправились в путь. Еле добрались от мельницы сюда, к шоссе. Грязь непролазная. Осел два раза падал, посмотри, на что он похож. Еле его подняли.

Священник внимательно его слушал.

— А солдата вы убили? — неожиданно спросил он спокойным голосом, глядя тому прямо в глаза.

Крестьянин от изумления вынул трубку изо рта. Потом рассмеялся.

— Ты в себе? Зачем же мне его убивать?

И священник улыбнулся извиняюще, словно говоря: «Всякое ведь бывает».

Мельник рассказал, что солдат был убит карателями из «Голубого батальона» в сентябре 1943 года. Затем, вспомнив, похоже, вопрос священника, нахмурился.

— Зачем они так говорят, сынок? — тихо спросил он эксперта.

— Они иностранцы, отец, у них другие нравы.

— Человек надрывается, такой путь проделывает, а они…

— Да-а, забота тебе выпала, папаша, — сказал один из рабочих, выпрыгнувший из кузова, чтобы погрузить гроб. — Ну а теперь будь здоров, нам пора ехать.

Пока старик крестьянин разговаривал с экспертом, а рабочие поднимали гроб в кузов грузовика, генерал, который собирался уже сесть в машину, неожиданно вернулся.

— Он требует вознаграждения? — спросил он эксперта.

Тот покраснел.

— Нет.

— Он имеет полное право, — сказал генерал. — Мы готовы заплатить.

— Он не требует никакого вознаграждения, — сказал эксперт.

Генерал, который решил, что он нашел способ хоть как-то отомстить за оскорбление, нанесенное ему крестьянином, настаивал.

— Тем не менее скажите ему, что мы хотим его вознаградить.

Эксперт замялся.

— Мы хотели бы вознаградить вас за труды, — мягко сказал священник мельнику. — Сколько вы хотите получить?

Мельник нахмурился и покачал головой.

— Ничего, — коротко сказал он.

— Как бы то ни было, вы ведь трудились, потратили несколько часов, сколотили гроб.

— Ничего, — повторил мельник.

— Мы хорошо заплатим, — вмешался генерал.

— Слава богу, я не нищий, — сказал мельник.

— Но вы столько времени содержали этого солдата. Мы можем произвести расчет.

Мельник выбил трубку.

— Я сам остался ему должен, — сказал он, — я ведь не заплатил ему за работу. Может, вам отдать?

Мельник повернулся и направился к своему ослу. Когда машина уже трогалась, мальчик что-то шепнул деду и старик махнул рукой в сторону машины.

— Подождите, черти, чуть не забыл. У меня от него кое-что осталось, я хочу вам отдать, — и засунул руку под гуну.

— Требует деньги, — сказал генерал, увидев, что старик машет ему, — видите? Я так и знал.

— Что еще? — спросил вышедший из машины эксперт.

— Тетрадка, — ответил старик, — он в ней все писал что-то. Вот она.

Эксперт протянул руку и взял тетрадь. Это была обычная школьная тетрадь, исписанная мелким почерком.

— Там, должно быть, его завещание, — сказал старик, — иначе я вам и не отдал бы ее. Кто знает, что бедолага в ней нацарапал! Может, он кому завещал овец и коз. Мне не довелось его расспросить. Хотя, если у него и был скот, его давно уже сожрали волки.

— Благодарю, — сказал эксперт. — Здесь наверняка есть и его имя.

— Мы звали его просто «солдат», — сказал старик. — Никто и не подумал спросить у него имя. Ну ладно, счастливого пути, — махнул старик эксперту. — Будьте здоровы.

— Опять дневник, — сказал генерал, перелистывая тетрадь, врученную ему экспертом. — Какой это по счету найденный нами дневник?

— Шестой, — сказал священник.

Машины тронулись. В заднее стекло генерал увидел, что старик постоял немного, глядя им вслед, потом потянул за собой осла и отправился с внуком в обратный путь.

Генерал устроился поудобнее в кресле и, поскольку делать больше было нечего, раскрыл тетрадь и принялся читать.

Никогда не думал, что буду снова вести дневник, после того как впервые влюбился, еще в гимназии, и после того, как мой дневник нашли одноклассники и стали меня дразнить. Помню, как в перерыве между историей и математикой кто-то выбросил листки моего дневника, словно листовки, из окна коридора на третьем этаже. Они разлетелись по школьному двору, и все начали их читать. Я носился как сумасшедший из одного угла двора в другой, пытаясь вырвать листки у них из рук, а все смеялись надо мной, а она заплакала, пошла к директору и нажаловалась на меня.

Тогда я поклялся никогда больше не вести дневник.