Исмаиль Кадарэ - Генерал армии мертвых

И эта ночь прошла бы так же, как и остальные ночи, если бы генерал просто подышал перед сном воздухом, наполненным характерным ароматом албанских сел, легким, почти неуловимым ароматом, который генерал легко узнавал теперь среди множества других запахов. Священник пошел разузнавать о полковнике Z, а генерал, облокотившись на балкон, смотрел на женщин, набиравших по очереди воду из колодца. Все было бы как всегда, и ничего не произошло бы, но где-то вдали на другом конце села вдруг послышались звуки барабана и скрипки, сделавшие ночь таинственной и прекрасной.

Генерал узнал свадебный барабан. Он читал в книге об Албании, что албанские крестьяне обычно устраивают свадьбы осенью, после завершения уборочных работ. Уже второй год они ездили по албанским селам осенью, как раз в сезон свадеб. Сейчас уже приближалась зима, и это была, очевидно, одна из последних свадеб, которые по тем или иным причинам были отложены. А недавно, когда они только отправились по этому маршруту, свадьбы играли почти каждый день.

Генералу нередко приходилось слушать по ночам, как вдали рокот барабана пробивается сквозь шелест дождя и пиликает скрипка, то радостно, то печально, так, как играют обычно в этих местах. Насколько же чужим может быть человек в другой стране, думал он. Более чужим, чем деревья, растущие вдоль дороги, несмотря на то что они деревья, а не люди. И уж, конечно, более чужим, чем овцы, пастушьи собаки и телята с колокольчиками на шее.

Итак, и этот вечер прошел бы как любой другой вечер, если бы генерал просто сидел и слушал звуки вечернего села, а потом священник рассказывал бы ему, как он пошел в клуб, уселся за столик с крестьянами и стал спрашивать их о полковнике Z. Но это был последний вечер, и генерал почти не слушал, что говорил ему священник. Настроение у генерала было прекрасное.

— Ну ради бога! Хватит об этом! — перебил он священника. — Нам нужно немного отдохнуть и развлечься. Вы ничего против не имеете?

Священник не ответил.

— Какой прекрасный сегодня вечер. Немного музыки, немного коньяку…

— Пойти все равно некуда, — сказал священник, — здесь нет никаких заведений, кроме клуба кооператива. А вы отлично знаете, что у них за клубы.

Но генерал не слушал его.

— Мы гордимся своей миссией, не правда ли? Вы сами это говорили. А сегодня мы ее успешно завершили. Я хочу отдохнуть, послушать музыку, сходить в театр. Вы говорили, что свадьбы у них похожи на спектакль, верно? Или вы рассказывали о похоронах? Не важно. Важно то, что я хочу сегодня вечером развлечься. Если бы сегодня были похороны, мы пошли бы на похороны. Разве нет? Или вы думаете, я спасовал бы перед этими крестьянами? Кроме того, вы говорили, что албанцы невероятно гостеприимны, так что, в сущности, мы ничем не рискуем.

Не дожидаясь ответа, генерал накинул дождевик и вышел.

Священник последовал за ним.

Свадьбу играли в центре села. Еще издали они увидели яркие огни, в ярких пятнах света дождь, казалось, шел еще сильнее. Несмотря на непогоду, двери дома были распахнуты, и на широком крыльце стояли люди. Все время кто-то входил и выходил, весь переулок был оживлен, полон шорохов и непонятных звуков. Они молча шли вдвоем, закутанные в черные дождевики, и в переулке слышны были их шаги — тяжелые и широкие шаги генерала, ступавшего прямо по лужам, и легкие быстрые шаги священника.

Они на мгновение остановились у порога, обе створки дверей были распахнуты; на крыльце празднично одетые парни курили и тихо разговаривали. Они вошли внутрь; генерал — первым, священник — за ним. Коридор был полон людей — женщин и галдящих ребятишек. Барабан смолк, и слышны стали голоса мужчин. В коридоре произошла небольшая заминка: кто-то поспешил в дом, сообщить об их приходе, и к ним вышел старик, явно удивленный. Он приветствовал их, приложив руку к сердцу, помог им снять накидки, которые повесил возле крестьянских гун. Когда они вошли в большую комнату, сопровождаемые хозяином дома, все оживились, стали перешептываться.

Генерал не ожидал, что их появление произведет такое впечатление. Он настолько растерялся, что поначалу все видел смутно, как в тумане — словно искры из глаз посыпались от сильного удара по голове.

Кто-то усадил его за стол, кто-то взял у него шинель, и он, благодарно кивнув кому-то, пробормотал несколько слов.

Только когда вновь гулко зарокотал барабан, и запиликала скрипка, и снова начался танец, он стал понемногу приходить в себя. Затем он услышал мелодичный звон стекла, и кто-то рядом сказал на его языке: «Нужно чокнуться!» Он последовал совету, выпил. Тот же голос принялся что-то объяснять, но генерал был еще не в состоянии ясно воспринимать окружающее, он и сам не мог понять, отчего он так растерялся.

Теперь свадьба ожила, как огромное существо, бесформенное и могучее, оно дышало, двигалось, бормотало, танцевало и одурманивало все вокруг горячей, опьяняющей и мутной страстью.

Прошло немало времени, прежде чем генерал окончательно пришел в себя. Тут только он заметил, что мальчишки не сводят с него восторженных глаз. Они наклонялись друг к другу, показывая пальцами в его сторону, и что-то пересчитывали, наверное, золотые пуговицы или его генеральские нашивки, потому что потом они спорили друг с другом, покачивая головами.

Первый, кого он выделил из толпы, был тоже военный — солдат без фуражки. Ему объяснили, что это брат невесты и именно из-за него откладывали свадьбу, ждали его возвращения из армии. Солдат смеялся, болтал с девушками.

Затем генерал разглядел всех остальных: стариков с огромными усами, сидящих, скрестив по-турецки ноги, на миндере, [20] Деревянная лавка вдоль стены. степенно беседующих, дымящих длинными трубками; невесту, одетую в белое, очаровательно разрумянившуюся от смущения; жениха около нее; сбившихся в кучки девушек, хихикающих и шепчущихся по углам; молодых парней, затягивающихся первыми в своей жизни сигаретами; бойких смуглых музыкантов; снующих из комнаты в комнату озабоченных женщин и, наконец, одетых в черное старух с мрачными лицами мучениц с древних, выцветших икон.

Генерал только разглядывал всех и совершенно ни о чем не думал. Он пил ракию и все время улыбался, сам не зная, кому и чему улыбается.

Я не знаю, из какой ты армии, потому что я никогда не разбиралась в военной одежде, а теперь я уже слишком стара, чтобы научиться этому, но ты иностранец и служишь в одной из тех армий, что приходили нас убивать. Тебя научили проклятому ремеслу завоевателя, и ты один из тех, что сделали меня больной сумасшедшей старухой, которая ходит на чужую свадьбу, сидит в углу и неслышно разговаривает с тобой. Никто не слышит, что я тут бормочу, потому что у всех большая радость, и я не хочу портить другим веселье. И потому, что я не хочу портить им веселье, я сижу здесь в углу и шевелю губами, тихо проклиная тебя, совсем тихо, чтобы никто не слышал. Я хочу знать, как ты посмел прийти на эту свадьбу, как тебя только ноги послушались и принесли сюда. Сидишь тут за столом и улыбаешься, будто придурок. Вставай сейчас же, бери шинель и уходи в дождь — туда, откуда пришел. Неужели ты не понимаешь, что ты здесь совершенно лишний, будь ты проклят?!