Игорь Неверли - Сопка голубого сна

Он обошел лежбище соболей, изучая следы их пребывания, помет, тут птичьи перья и косточки, там беличья шкурка — все это норма жизни для хищников, и-начал спускаться, чтобы низом пройти к возвышенности над рекой, где стояла юрта бурят. Вдруг он услышал неподалеку топот и треск ломающихся ветвей, казалось, кто-то исполняет бешеную ритуальную пляску в честь бога тайги Баян-Хангая. Бронислав кинулся в ту сторону и увидел среди деревьев прыгающего лося. Зверь кружился, вставая на дыбы, гулко ударял головой о дерево, его движения были все медленнее, — все неувереннее, наконец он рухнул на передние колени, глухо, с безысходной тоской застонал и повалился набок.

Бронислав подошел, держа «Парадокс» наготове. Огромный зверь подыхал, судорожно дергая ногами. Над ухом у него торчал большой белый комок с черным хвостиком. Хвостик радостно дергался».. Бронислав понял — в лося вцепился горностай! Николай рассказывал, что он таким образом охотится. Самый кровожадный из семейства куньих, горностай высматривает лося и с ветки прыгает ему на загривок, впиваясь в ухо. Лось мечется, прыгает, пытаясь скинуть омерзительную тварь, но та вгрызается все глубже, проделывает в ухе канавку в мозг и в конце концов всегда добирается до своего студенистого лакомства.

Бронислав свистнул и, когда удивленный горностай с окровавленной мордой высунулся из уха, скинул его оттуда выстрелом.

Лось уже испустил дух. В ухе у него зияла маленькая дырочка. Рядом валялся горностай, перепачканный кровью и мозгами, с животом, вздутым, как у насосавшегося большого клопа.

— Брыська, сидеть! Охраняй лося, лис не подпускай.

Бурятскую юрту Бронислав вскоре нашел на крутом берегу. Он шел вдоль реки и заметил ее издали. Круглую, конусообразную, большую. Видавшую виды. Ветхий, истлевший войлок был весь в заплатах.

Первыми его учуяли собаки, на их лай выбежали дети, а вскоре вышли навстречу и все остальные.

После взаимных поклонов и приветствий Бронислав спросил у старика:

— Хочешь лося?

— Ты убить лось?

— Нет, я убил только горностая, который загрыз лося.

Маленький горностай способен загрызть лося, самого крупного зверя в тайге, крупнее, чем медведь. Обэтом знали все по рассказам, но никто своими глазами не видел. Находили только скелеты. Теперь всем хотелось посмотреть, но старик быстро навел порядок, взял с собой только двух сыновей, Цагана и Дандора, старшего внука Шираха, дочь Эрхе и оленей.

Кто не видел, как первобытные народы, тунгусы, хакасы или буряты свежуют и разделывают убитого зверя, с торжественностью жрецов и тщательностью хирургов, чтобы ничего не осталось на коже и не пропало ни крошки мяса, тот никогда не поймет, что это не, только обработка туши, но и почесть, воздаваемая противнику на этом свете, просьба о прощении: они убили его, потому что не могли иначе.

Буряты возвращались радостные, слегка охмелевшие от запаха крови и вида такого количества свежего мяса. Брыська бежал дружно с молодой, вдвое меньше него бурятской сукой, они досыта наелись ошметков и теперь с симпатией обтаивали друг друга. Но около юрты на Брыську вдруг с бешеным лаем накинулись две собаки, все трое сцепились насмерть, и когда Эрхе вылила на мечущийся клубок ушат воды, то одна собака с предсмертным хрипом валялась на земле, вторая, хромая, убежала, а Брыська, тяжело дыша, с растерзанным загривком остался стоять на поле боя.

Старик извинялся перед Брониславом за неприятный инцидент, жестами и льстивыми словами просил оказать ему честь и войти в юрту. Бронислав, преодолевая брезгливость, нагнулся и шагнул внутрь.

Ему ударил в нос спертый воздух, вонь застоявшейся грязи и мочи. В полумраке, на камнях под железной треногой, тлел огонь, дым выходил сквозь отверстие наверху. Отблески огня скользили по бронзовым фигуркам буддийских богов и по православной иконе, в полном согласии стоявшим на деревянной подставке. Бронислав сел, как ему предложил старик, на двух маленьких войлочных матрацах, обшитых тканью, первоначальный цвет и фактуру которой угадать было невозможно. Юрта стояла на голой земле. Слева от входа было мужское место для сидения и сна на войлоке для старика и двух его сыновей, на стене висели луки, колчаны, копья, остроги, топоры, упряжь и другие предметы мужского обихода. Справа среди домашней утвари было место женщин... Уму непостижимо, как могли в этой тесноте сидеть, есть и спать тринадцать человек.

Отодвинулась занавеска, прикрывавшая небольшое отверстие слева от входа. Просунулась рука с горностаем, и голос Цагана что-то проговорил.

— Он сказать гость прийти,— перевел старик. Отверстие, как догадался Бронислав, было сделано специально для того, чтобы протягивать такую дичь — горностаев, соболей, выдр, а в словах Цагана — «гость прийти» слышалась тысячелетняя традиция, эхо времен, когда человек чувствовал свою связь с животным миром и, убивая, извинялся перед своей жертвой, старался ее задобрить, а то ведь, кто знает, что случится с человеком после смерти, может, он воплотится в горностая или соболя?

Цаган и Дандор, окончательно разделав мясо во дворе, начали заносить его в юрту и вешать на шестах у стены, подальше от огня: окорока, передние ноги, седло, ребра, крестцовую кость, шею... Следовало все это посолить, но у них не было соли.

— Я дам вам завтра, посолите, не горюйте,— успокоил их Бронислав.

Четверо младших детей, худые, как скелеты, в отрепьях, вошли, остановились в сторонке и впились голодными глазенками в сочные куски мяса на шестах. Женщины тоже не могли скрыть возбуждение, должно быть, давно не ели мясного. Они судорожными движениями наливали воду в березовое ведерко, мешали деревянной ложкой в чугуне на треноге, брали с полки посуду, сделанную из дерева, корней лиственницы, березовых наростов. Им хотелось чем-нибудь попотчевать гостя, но в юрте не было ни горсти муки, ни щепотки чая, ничего, кроме этой массы свежей дичи.

В юрте стало тесно и шумно, чувствовалось ожидание обильной трапезы. От люльки, стоявшей рядом с Брониславом, ударяла в нос вонь мочи. У люльки было покатое дно, в нем дырка, снизу сосуд. Младенец лежал постоянно мокрый, без белья, прикрытый заячьей шкуркой, вяло сосал кулачок и уже не плакал от голода, тихо умирал...

— Сейчас кушай будем, много кушай! — радостно сообщил Брониславу старик.

Тот почувствовал, что не в состоянии есть лося, у которого горностай высосал мозг, без соли, в смраде, среди этих заморенных голодом людей, рядом с умирающим ребенком... Он поднялся с коврика-олбога:

— Я не могу, почтенный Хонгодор.

— Почему не могу? Почему обижай Хонгодор?!

— Нельзя. У нас сегодня пост. Завтра только... До дома было недалеко, чуть больше версты.