Александр Житинский - Лестница. Плывун: Петербургские повести.

Пирошников вошел в комнату и остановился у порога, не решаясь сделать следующего шага, потому что в комнате было темно. Дядюшка, вошедший туда чуть раньше и с раскладушкой в руках, уже разворачивал ее, чертыхаясь на темень, но тут позади Пирошникова в комнату проскользнула Наденька и принялась шарить рукою по стене; потом раздался щелчок, и комната озарилась светом, исходившим от маленькой настольной лампы, принесенной Наденькой и поставленной прямо на пол. Круглый железный абажурчик давал свету падать лишь вниз, образуя яркое пятно на полу, от которого получала освещение и вся комната. Нашему герою вдруг вспомнилась сцена Дворца культуры, куда он, сидящий на маленьком балкончике, направлял разноцветные лучи своей аппаратуры. И хотя не далее как вчера занимался наш герой этим делом, ему показалось, что та его жизнь отодвинулась далеко-далеко, а главное, безвозвратно. Вспомнил он и о том, что спектакль, который готовился с его участием, должен был пройти сегодня, вероятно, уже и прошел, если удалось найти осветителя (конечно же, нашли, что за вопрос?); прошел в те часы, когда он путешествовал по лестнице с дядюшкой, пел затем народные песни и, наконец, был так жутко обманут мнимым пространством. Никакого сожаления по поводу своей неявки на спектакль молодой человек не испытал, поскольку незначительность этого факта в сравнении с сегодняшними приключениями была очевидна.

А что же комната? Кроме двух раскладных кроватей — одной, стоявшей у стены с взбитой на ней постелью, и другой, принесенной и развернутой дядюшкой, — в комнате находилась лишь гипсовая скульптура, изображавшая часть обнаженной женской фигуры от колен до шеи и без рук. Обрубок этот стоял в углу, валялись на подоконнике куски гипса неправильной формы, а на стене висел большой карандашный рисунок того же самого обрубка, выполненный в манере не вполне реалистической, но узнать было можно. По всей видимости, в комнате была когда-то мастерская художника, но судя по изрядному слою пыли на полу, которая хорошо была заметна под лампой, человеческая нога не ступала здесь уже давненько.

Наш герой, все еще пребывавший в задумчивости, достиг своей раскладушки и меланхолично начал раздеваться. Сняв с себя верхнюю одежду, он огляделся, соображая, куда бы ее деть, а потом, подошедши к обрубку, бесцеремонно навалил свой гардероб на гипсовые плечи фигуры. Тут же рядом положил он и носки, которые, как уже упоминалось, были не первой свежести да еще с дыркой, отчего наш молодой человек с отвращением на них взглянул, а затем пошлепал босыми ногами к постели, ощущая ступнями мелкий сор на полу, который он стряхнул, прежде чем забраться под одеяло. Наденька, осветившая комнату, больше не появлялась, дядя Миша раздобыл где-то постельные принадлежности и не торопясь располагал их на койке; мир и тишина воцарялись в доме.

Уже раздевшись, дядюшка заметил, что Владимир опередил его в части размещения одежды. Он недовольно крякнул и, опасливо выглянув в коридор, куда-то отправился, а через минуту вернулся со стулом. Пирошников, лежа на боку, безучастно наблюдал, как дядюшка в огромных синих трусах и красной почему-то майке, похожий на ветерана футбола, подошел к стоящей на полу лампе и большим пальцем ноги, чтобы не наклоняться, нажал на кнопку выключателя. Жест этот развеселил нашего героя, он даже почувствовал кратковременный прилив нежности к дядюшке, а последний поскрипел в тишине пружинами и затих.

Впрочем, тишина воцарилась ненадолго. Дядюшка снова заворочался, а потом позвал шепотом:

— Володя! Спишь, что ли?

— Нет, — нехотя отозвался наш герой.

— Тут, видишь, какая петрушка. Комната, знаешь-то, чья?.. Это Наденькиной соседки комната, только еще неоформленная. Она за нее воюет в жилотделе, чтобы старуху здесь прописать…

— Анну Кондратьевну? — спросил Пирошников, чтобы обозначить свое участие в разговоре.

— Ну! Она ж ее мать, этой… Не помню, как ее Надюшка называла. Вот что я думаю, как бы она нас не турнула отсюда, если придет.

— А бабка-то разрешила? — опять спросил Пирошников, удивляясь в душе, как мало взволновало его дядюшкино сообщение.

— Старуха-то? Да! Ей, говорит, на кухне привычней… Я чую, соседка — дама такая… Ты женат, нет? — спросил дядюшка без всякого перехода.

— Нет, — отрезал Владимир. — Давайте спать.

— Спать, так спать, — согласился дядюшка. — Ты, главное, не волнуйся. Все будет в порядке, вот увидишь.

Пирошников повернулся к стене и уже минуты через три услышал, что дядюшкино посапывание начинает переходить в храп. Сначала храп то и дело срывался, но потом, после затяжного и мощного периода, установился окончательно, все более и более нервируя Пирошникова. Наш герой залез с головой под одеяло, но эффекта не добился. Раздосадованный, он сел на кровати и с ненавистью посмотрел в дядюшкину сторону. «Вот черт, — подумал Пирошников, — нигде нет покоя!» Он осторожно добрался до гипсовой фигуры, сунул голые ступни в ботинки и ощупью нашел в кармане пиджака сигареты. Кляня дядюшку, молодой человек вышел в коридор, где была тьма кромешная; выставив вперед руки, добрался до старухина комода и уселся на нем, предварительно сдвинув кружевную накидку. Здесь дядюшкин храп был почти не слышен. Пирошников закурил. На миг пламя спички осветило коридор, качнуло длинными тенями и погасло. Теперь лишь красный огонек сигареты освещал пальцы Пирошникова, когда тот затягивался.

О чем думал молодой человек, сидя в коммунальном коридоре, трудно сказать. Я полагаю, никакого четкого направления мыслей у него не было. Так, неясное брожение и вспышки воспоминаний. Да и это вскорости было прервано каким-то подозрительным шумом; раздались глухие голоса, и Пирошников услышал, как в замочной скважине входной двери поворачивается ключ. Наш герой мигом потушил сигарету об комод и собрался уже бежать к своему ложу, как вдруг лязгнула дверная цепочка и женский голос за дверью раздраженно произнес: «Опять! Ну ладно же!» Пирошников понял, что дверь замкнута на цепочку и женщина не может войти в квартиру, хотя и имеет ключ. Он спрыгнул с комода и намеревался уже, несмотря на свой ночной вид, снять цепочку, но тут рядом с ним что-то прошелестело, так что он отпрянул и прижался к стене, что-то звякнуло, скрипнуло, и Пирошников сообразил, что дверь открыла бабка Нюра.

— Сколько раз я тебе говорила! — прошипел тот же голос. — Совсем из ума выжила! Что же ты, не знала, что меня еще нет?

— Запамятовала, ох, запамятовала, — виновато бормотала старушка, а какой-то мужской, удивительно знакомый Пирошникову голос прошептал:

— Лара, пожалуйста, тише. Я не хочу…

— Накурено, как в кабаке. Что тут происходит? — опять сказала женщина.